И с присущим ему мастерством описания, Гвоздев стал описывать ощущения охотника, и это вышло у него так хорошо и увлекательно, что даже Клавдии Николаевне показалось, будто нет ничего приятнее и интереснее, как бродить с ружьем и собакой по полям.
— А жаль, право, что я не мужчина, — слабо улыбаясь, сказала она.
— Благодарю покорно, — шутливо воскликнул Виноградов.
Все засмеялись, а Клавдия Николаевна притворно нахмурилась, но не выдержала и тоже расхохоталась.
— Ну, так что же?— горячо заговорил Сергей, — в Англии женщины уже давно охотятся наравне с мужчинами.
— Так то в Англии, не у нас; а попробовала бы я вздеть большие сапоги и взять ружье, воображаю, сколько мне «комплиментов» пришлось бы наслушаться.
— Охота вам обращать внимание на мнения всяких дураков…
Борисов стал доказывать, что пора женщине сделаться самостоятельной и не зависеть от суждений общества. И по его словам, незаметно для него самого, выходило так, будто Клавдия Николаевна, по мере сил, будет способствовать прогрессу и женской эмансипации тем, что возьмет ружье и убьет несколько животных.
И все с ним согласились.
— Ну, братцы, живо!— скомандовал Виноградов, посмотрев на часы.
— А то до обеда и к месту не доедем.
Шумно отодвигая стулья, мужчины встали из-за стола.
Лошади уже были запряжены; об этом Виноградов позаботился еще с вечера, и Иван, который всегда ездил с барином на охоту, уже давно сидел бочком на длинной линейке[6], терпеливо поджидая господ. С веселым смехом и шутками охотники расселись, втащив за собой собак. Лошади были расхожие, лохматые и приземистые, но крепкие; они легко подхватили с места и бойкой, веселой рысью выкатили за ворота.
Клавдия Николаевна смотрела в окно, кланялась и улыбалась.
Когда линейка скрылась из виду, она медленно отошла от окна. В доме сразу стало и пусто и тихо. Клавдии Николаевне, как это часто бывает с слабыми беременными женщинами, вдруг стало грустно и захотелось плакать. Но сейчас же вспомнив, что это может быть вредно для ее ребенка, она сделала усилие и виновато улыбалась сама себе, удерживаясь от слез.
Никогда так ясно, как теперь, когда в доме было так пусто и тихо, она не чувствовала, что она— не одна, что в ней живет какое-то другое, неизвестное, бесконечно дорогое ей, но все-таки непонятное существо. Живет, растет и даже двигается по временам, мягко повертывается. От этого приятного и странного ощущения весь организм ее переполнился особым, бесконечно счастливым чувством восторженного страха.
И Клавдии Николаевне стало почти больно быть одной с этим великим сознанием своего счастья. Ей захотелось поделиться им с кем-нибудь. Такое желание приходило к ней уж не первый раз и всегда в таких случаях, она шла на кухню к Акулине.
Акулина, которая рожала чуть не каждый год, охотно говорила об этом с барыней, и в это время они обе уже чувствовали себя не барыней и прислугой, а двумя одинаково созданными женщинами.
Но теперь беседа не удалась. Акулина была сильно не в духе: серая, тощая кошка, которая жила на кухне, за ночь принесла котят и еще мокрых и грязных перетаскала к Акулине на кровать, на ее новое лоскутное одеяло.
Когда пришла барыня, кошка и котята были пристроены на полу за печкой, Акулина хмуро замывала одеяло в корыте, а Пашка, присев на корточки, любовался котятами.
Их было пятеро. Один черненький, два беленьких и два сереньких. Все они были слепые и маленькие, на голом полу им было твердо и неудобно. Хотя старая кошка и старалась устроить их возле себя, но они то и дело сползали на холодный пол и жалобно, едва слышно пищали. Большая кошка страдала от этого и беспокойно поглядывала на людей. Но ей никто не помогал.
Пашку очень интересовало, как котята ползают; он нарочно отодвигал их от матери и, радостно улыбаясь, следил, как они копошились, беспомощно тыкаясь мордочками в твердую печку и холодный пол.
— Ах, какие хорошенькие,— воскликнула Клавдия Николаевна, которая очень любила всех маленьких животных.
Она присела возле Пашки и с любопытством следила, как котята сосали мать.
Подошла и Акулина.
— Правда — хорошенькие? — оживленно подняла на нее глаза барыня.— В особенности вот этот черненький… Черненького непременно оставим.
— А я думала, барыня, всех покидать,— сказала недовольная Акулина.
— Нет, зачем… Черненького оставим. Смотри, какой он хорошенький. Да и Машке будет скучно совсем без котят.
Один котенок, не тот, которого хотели оставить, вдруг перевернулся на спину и жалобно пискнул.
— Ах, бедненький, — жалостно протянула Клавдия Николаевна, осторожно взяла его на руки, погладила и пристроила к грудям матери.