И вот послышался угрожающий рокот, он становился все ближе, словно красные грозовые тучи старались дотянуться до моей головы жадными руками и стиснуть мне виски.
Все вокруг содрогалось и содрогалось. Я слышал частые удары, словно надо мной бешено колотилось огромное сердце, и из него сочилась влага на меня, на мое платье, на мои руки. Сердце в любой миг было готово взорваться. А мне было всего пять лет, и я был совсем один и вдруг в ужасе увидел, как над моей головой произошел кровавый взрыв. А внизу было море. Брызги жирной воды летели мне в лицо, попадали на ладони. Кровь. Это была кровь.
Кровь с небес.
Именно в этот миг, хотя я даже не осознавал, что со мною происходит, я видел кошмарный сон обо мне самом, которому снится этот кошмар.
Утро наступило свинцово-серое.
На кухне мать лишь на миг встретилась со мной взглядом, но и этого было достаточно. Внешне все выглядело как обычно: завтрак подан, в камине разведен огонь. Только глаза матери по-прежнему смотрели на меня умоляюще и враждебно, и я насторожился.
– Доброе утро! – буркнул я, усаживаясь за завтрак.
Она только сдержанно кивнула головой.
– Я сказал: «доброе утро», – вызывающе повторил я.
– Да уж, доброе, доброе, – поспешно ответила она.
– Поймите, мама, вчера вечером вы обиделись на меня совершенно напрасно. Я устал, вы же знаете, каково мне приходится…
– Ну что я тебе могу сказать? – заговорила она. – Вчера ты устал, а сегодня утром – я. Я устала оттого, что ты обращаешься со мной как со служанкой!
– Как со служанкой?! Что вы такое говорите?! Да когда же это было?!
– Послушай, – сказала она, тяжело вздохнув, – у твоего брата место мне всегда найдется. Когда захочешь жить один – ты только скажи.
– Мама, что вы такое говорите? Что я натворил? – Я говорил, как вороватый мальчишка, застигнутый врасплох.
– Раз уж ты сам не знаешь, что ты натворил, кто тогда это может знать? – отрезала она.
– Послушайте, мама, сегодня хорошая погода. Вы только посмотрите: дождь уже перестал…
– А как вчера вечером? Ты приятно провел время? – спросила она, смакуя каждое слово. И замерла, глядя на меня в ожидании.
– А, вам уже донесли! Что же, поздравляю! Да, я хорошо провел время, еще бы! – воскликнул я с преувеличенной горячностью. – И что с того? По-моему, я уже достаточно взрослый!
– По годам – да, но не по уму… Как видно, по уму ты до сих пор еще совсем ребенок.
Удар был нанесен меткий и сокрушительный.
Воцарилось молчание.
У меня кусок не шел в горло. Я был в ярости, только моя мать умудрялась довести меня до такого состояния! Я попробовал проглотить хотя бы ложку молока.
– Почему вы все время сердитесь? Что за муха вас укусила? – Я почти орал.
– Ладно, раз ты так настаиваешь, я все тебе объясню, – медленно и отчетливо произнесла мать, усаживаясь напротив меня.
Снова молчание.
– Об этой Паттузи много разного говорят, – по слогам произнесла мать, немного помолчав.
– А, вот в чем дело, – заметил я.
– Я в своем доме ее не приму. Так я и знала! Я же знала, что все так и случится, еще раньше знала, я во сне все это видела! – Теперь мать пыталась воззвать к моему состраданию.
– Да что вы все время так переживаете? – спросил я, и в тот миг я был совершенно искренен. – Это же работа! Доход! Это – наш хлеб! И что здесь такого? Да, я встретил ее вчера вечером. Встретил случайно, ей стало дурно, я проводил ее до дома, ну и что? Я что, в тридцать два года должен всем давать отчет?
– Случайности, сынок, люди подстраивают специально. Эта самая Паттузи, с помощью той ведьмы, своей старшей сестры-сводни, уже давно тебя приметила. Боже тебя упаси от них!
– Матушка, вы рассказываете какую-то небывальщину, это уж ни в какие ворота не лезет!
– Если бы! Сам еще убедишься, что я права! Как бы то ни было, пока я жива… Господи, спаси и помилуй!
И под такой эпитафией мы похоронили наш спор.
Я сделал последнюю попытку доесть завтрак, но это оказалось выше моих сил: меня душили спазмы. Я встал и едва слышно произнес:
– Пойду прогуляюсь.
Не успел я надеть пальто, как в дверь постучали.
Я еще раз посмотрел на старшего инспектора Поли со смешанным чувством тревоги и подозрения.
– Неужели мертв?! – в который раз переспросил его я.
– Да, умер сегодня ночью, – все так же терпеливо повторил мне он. – Перерезал себе вены. Его обнаружили при смене караула.
– Что это? Самоубийство? – задал я первый пришедший в голову вопрос.
– Отчет врача не оставляет сомнений.
– Врача? Кто этот врач?
– Адвокат, вы забыли? Это же Орру, тюремный врач!
– Ах, да-да, Орру, конечно Орру… А семью уже оповестили?
– Час тому назад… Я лично приехал уведомить вас, потому что тетя покойного назвала вас как адвоката, который ведет это дело…
– Это очень любезно с вашей стороны.
– Вам плохо?
– Нет-нет, все в порядке, все нормально. Я только одного понять не могу: как же ему это удалось?!
– У него был нож, мы потом его обнаружили рядом с телом: он был воткнут в щель в полу.
– Да, но где же он его раздобыл?
– Мы сейчас это расследуем… Кстати, не так давно родная тетя попыталась передать ему ножик… Предположим, что ей это удалось…
– Не будем впадать в крайности, старший инспектор! По-вашему, это тетка подтолкнула Филиппе Танкиса к самоубийству?
– Это самый логичный вывод. До суда оставалось три недели.
– Что вы такое говорите, инспектор? Эта женщина сама пошла бы на казнь ради своего племянника! Она любой ценой хотела вызволить его из тюрьмы.
– Вот-вот, вы правильно заметили: любой ценой.
Я больше минуты стоял молча. Наталино Орру повернулся ко мне спиной, он расставлял пузырьки в шкафчике со стеклянными дверцами. Дверь его клиники была распахнута. Мне даже не пришлось стучать, я просто вошел, сделал несколько шагов по комнате и застыл в ожидании, что он наконец меня заметит.
– Эй, Натали! – позвал я шепотом, желая привлечь его внимание, не напугав при этом.
– Гляди-ка, Бустиа, ты-то здесь откуда? – сразу отозвался он, даже не оборачиваясь.
– Брось, ты же меня ждал!
– Да, конечно, ждал… Ты ведь по поводу самоубийства этого Танкиса, так? – уточнил он, усмехнувшись с заговорщическим видом.
Я кивнул.
– Как он был обнаружен?
– Не знаю, когда я пришел, его тело уже перенесли, повсюду были следы крови. Трудно было пройти так, чтобы не наступить в лужу крови, скользко было, как на бойне! Ясно одно: он сидя взрезал себе вены на запястьях, кровь стала стекать на пол, потом он потерял сознание, упал, ударился при этом затылком о край нар.
– Он сидел?
– Да, сзади его рубашка вся в крови, а плечи и перед совершенно чистые. Это означает, что рубашка пропиталась кровью уже после падения. Кроме того, часть пола под его брюками тоже оставалась сухой. Когда он садился, крови на полу не было, она натекла потом. Только в том случае, если бы Танкис сел… после того, как вскрыл себе вены, брюки у него были бы испачканы сзади. Я понятно объясняю? Кровь свертывается, густеет на воздухе за считанные минуты… Если разрезы сделаны уверенной рукой, то сразу же начинается обильное и непрерывное кровотечение. Но для потери сознания должно пройти минут десять, а то и больше. Это вне всяких сомнений.
«Вне всяких сомнений». Иногда мне хотелось бы, чтобы и я мог произнести эту фразу без горечи. Мне хотелось бы, чтобы существовала правда простая и чистая, как большая чашка молока… Наталино Орру – прекрасный человек, но ему свойственно все всегда упрощать. Так, например, он поставил диагноз «несварение желудка», когда случился перитонит, чуть не стоивший больному жизни. Просто болит живот – вот что он постановил. Но не тут-то было, больной оказался сыном одного влиятельного лица, а тому этот недосмотр пришелся не по вкусу. И он обратился ко мне. Как я только не уговаривал потерпевшего отказаться от возбуждения дела – и кнутом и пряником. В конце концов мы сошлись на выговоре с порицанием. Тогда же мне пришлось отправиться в клинику к Наталино Орру. Я сообщил, что ему удалось избежать возбуждения дела по поводу преступной халатности только потому, что мальчик поправился, слава богу. Его отец отказался от обращения в суд, но не от устного предупреждения на будущее, каковое он и передает через меня. Это было года три-четыре назад.