– И когда только кончится этот дождь… – обронила она. – Как бы то ни было, там тебя дожидается Дзеноби.
– Я должен сперва снять мокрые башмаки, а то еще подхвачу воспаление легких.
– Пойду скажу ему, что ты уже вернулся.
– Подождите минутку, мама, – остановил я ее. – Вам когда-нибудь приходилось делать что-то такое, чего вы сами боялись, но все-таки знали, что все равно вы должны это сделать?
Мать задумалась на секунду, колеблясь, отвечать мне или сразу уходить. Она уже собралась было уходить и даже сделала несколько шагов в сторону моего кабинета, как вдруг обернулась.
– Приходилось, в тот день, когда я тебя родила, – промолвила она.
Дзеноби дожидался меня стоя. При виде меня он улыбнулся, и, сказать по чести, это было первым приятным событием за тот ужасный день.
– Ну что, есть новости? – спросил я, предложив ему сесть.
Дзеноби кивнул:
– Я поспрошал тут у людей об этом Солинасе, как вы меня просили. Вот что, пить он не пил, больной он был, малярию когда-то подхватил. В кабачки да забегаловки только время от времени играть ходил, если удавалось найти кого-то, кто с ним пошел бы. Он не был человеком компанейским, ни с кем дружбу не водил, вы понимаете, про что я? Пройдоха тот еще был, все обо всех вызнавал. Говорят, сведения за плату раздобывал, да еще деньги ссужал в рост. Сплетник, стукач и процентщик, гспадин-авокат! Говорят, будто не без его помощи тогда задержали Сальваторанджело Деттори, известно, что из этого тогда вышло. Да и к делу Моргольяи он руку приложил…
– Получается, что тот, кто его убрал, оказал обществу большую услугу?
Дзеноби рассмеялся:
– Да, вроде так оно и получается. Однако, как мне от надежных людей стало известно, дней за десять до того, как его убили, у Солинаса не за будь здоров спор вышел, угадайте с кем?
Дзеноби замолчал. Он не сказал больше ни слова, словно впрямь решил, что я буду с ним играть в загадки. И что он только себе вообразил!
Я молча прождал несколько мгновений в надежде, что он все же заговорит. Напрасно.
– Не знаю, – только и пришло мне в голову.
У Дзеноби появилось хитрое выражение лица. Он покачал головой и уверенно пообещал:
– Вы ни за что не догадаетесь!
У меня на самом деле не было никакого желания угадывать.
– Ну, ты сам мне скажешь, по-хорошему, или тебя пороть надо будет, чтобы признался? – попробовал пошутить я.
Шутка, видимо, оказалась неудачной, потому что Дзеноби сразу надулся.
– С Руджеро Танкисом, – выпалил он.
– С… Руджеро Танкисом? – Я повторил чужие слова, как кукла чревовещателя.
Дзеноби поспешно продолжил рассказ:
– Говорят, что этот Солинас хвастался, будто знает кое-что о невесте Танкиса, и угрожал об этом раззвонить. И тогда, говорят, эти слова шибко обозлили Руджеро, и он прилюдно пообещал, что вырвет Солинасу язык его поганый, вырвет да и засунет… извиняюсь за такое выражение… ему в задницу!
Старший инспектор Поли был вынужден признать, что некий Солинас в самом деле время от времени мелькал в коридорах казармы. Поли подтвердил, что то был скользкий тип, прирожденный информатор. Он был одним из тех мастеров доноса, которым даже не приходилось бегать в поисках информации – нужные сведения в виде подслушанных там и сям обрывков фраз находили их сами.
Солинас был настоящим подвижником своего дела, хранителем всего сказанного, но прежде всего недосказанного. Он был неутомимым наблюдателем, от его глаза не укрывались ни едва заметный приветственный кивок, ни взгляд, ни внезапный румянец смущения, ни меткая острота. Все сразу фиксировалось в его памяти – хранилище догадок и подозрений.
Что же, даже для такого занятия требуется определенный талант, а в обществе, вся жизнь которого состоит из недомолвок, намеков и скрытых угроз, такой талант должен быть недюжинным.
И в самом деле, Солинас был по-своему талантлив: ему хватало крохотной щелочки, чтобы вползти, просочиться внутрь, а потом, как полевая мышь, грызть и грызть, изводя хозяина в его собственном доме…
Несомненно было одно: до того вечера, 4 сентября 1899 года, Филиппо Танкис и Боборе Солинас не встречались ни разу.
– Но Руджеро Танкис и Боборе Солинас не раз заводили ссоры. И Солинас был убит как раз в то время, когда Руджеро был в городе. И Филиппо сбегает из дома в тот момент, когда за ним было поручено присматривать именно Руджеро…
Старший инспектор Поли знаком остановил меня.
– Как все запутано! Кому кого поручили? – спросил он.
– Руджеро должен был присматривать за Филиппо, – продолжил я свою речь. – Теперь понятно? Вот как они решили поступить: принести в жертву слабоумного братца. Руджеро вернулся, чтобы убрать Солинаса как раз тогда, когда обе тетушки уехали за оливками. Просто, как дважды два – четыре!
– Вы хотите сказать, что они все подготовили заранее?
– Судите сами: за несколько дней до трагического события старший брат отвел Филиппо к доктору, так что, на случай каких-либо сомнений, у них имелся результат обследования: у Филиппо серьезные психические отклонения. Руджеро взял его с собой в Истиритту, там произошло известное событие, а в результате Филиппо оказался в тюрьме. И все остались довольны…
– Даже если все обстоит так, как вы сказали, это будет непросто доказать. Особенно теперь, когда Филиппо Танкиса заставили замолчать навсегда.
– Да, но есть одно-единственное обстоятельство, которое у меня никак в голове не укладывается. Я не верю, что Элиас и Руджеро могли убить младшего брата, у них не было никаких мотивов.
– А что, если он устал от тюремной жизни и стал угрожать, что все расскажет?
Я отрицательно покачал головой:
– Нет, все равно меня это не убеждает, любой общественный обвинитель мог бы потом опровергнуть эти показания, представив результаты освидетельствования. Показания Филиппо Танкиса были бы равноценны отсутствию показаний – ноль! Я и сам не стал бы требовать от него показаний. Нет, что-то в этой смерти мне кажется странным…
– Не вздумайте делать то, что намереваетесь сделать! – сказал мне вдруг инспектор Поли. – Не делайте этого, потому что если вы все-таки поедете к Руджеро Танкису, чтобы поговорить с ним, то я уже ничем не смогу вам помочь. Вы меня поняли?
Я пожал плечами:
– Я все еще адвокат его брата…
Далее мы принялись строить догадки, не получая ответов на вопросы. Врагов у Солинаса наверняка было предостаточно, может быть, он подсматривал, увидел что-то лишнее или же ссудил кому-то денег под высокий процент, а его клиент не смог потом найти иного способа расплатиться, как в буквальном смысле задушить Солинаса в объятиях… Ведь если только на минуту представить себе, что Филиппо и Руджеро Танкисы были здесь ни при чем, то по подозрению в убийстве можно было задержать добрую половину Нуоро.
К тому же этот самый Солинас, если уж быть откровенными до конца, как информатор не представлял никакой ценности для полиции и правосудия: у них – как, впрочем, и у всех остальных – он не вызвал доверия. Во время судебных заседаний он не раз менял свои показания, потому что между расследованием и слушанием дела успевал сторговаться с теми или иными участниками процесса. И выступал на стороне того, кто сделает более выгодное предложение…
И таким вот образом суд присяжных превратился в торжище, где свидетельские показания имели свой прейскурант. А такие типы, как Солинас, были своего рода посредниками, которые, как брокеры на бирже, в нужный момент одним движением руки сбивали цену всего процесса. Было от чего потерять покой и сон…
В тот день я метался, как дикий зверь в клетке. Я бы многое дал за возможность выйти из дома, вновь ощутить близость с моей долиной, насытиться сладостью ее покоя, как пчела – нектаром из венчика цветка. Но все напрасно, по-прежнему лил треклятый дождь.