Он бежал из этого дома, из этой комнаты, в которую входил с сердцем, переполненным любовью, надеясь обнаружить там застенчивую, стыдливую, но готовую принадлежать ему, если не счастливую невесту. Обморок Натали ясно показал ему, какой страх перед ним она испытывала. И вот этого он уже не мог вынести.
Ночь он провел где-то у цыган. Он хотел забыться. А когда вернулся на заре, его встретила Натали, все еще одетая в свое подвенечное платье. И увидев, как он удивлен этим, она бросилась ему в ноги и, не вымолвив ни словечка, разрыдалась. Он наклонился, поднял жену, а когда ему наконец удалось разобрать, что она бормочет, он понял, что ее терзают чудовищные сожаления из-за страха, который она испытала нынче ночью.
– Я была такой дурочкой, я понапрасну обидела вас. Я пока еще не люблю вас, это меня извиняет. Но я сделаю все возможное, чтобы полюбить, и, по крайней мере, я клянусь быть вам верной и преданной супругой!
– Это мне, Натали, надлежит сделать все, чтобы вы полюбили меня. И я тоже обещаю сделать все возможное, чтобы заслужить вашу столь драгоценную для меня любовь. Но теперь вам надо поспать: вы бледны и дрожите…
Сделать все возможное, чтобы завоевать ее любовь!.. Неосторожное обещание, о котором он очень скоро пожалел, потому что с самого начала их совместной жизни Натали принялась вовлекать своего знаменитого мужа в круговерть балов, приемов, раутов… Ему, который так любил проводить дома мирные, спокойные вечера, смотреть на Натали в мягком свете лампы, записывать на бумаге словно нашептываемые ему в ухо кем-то свыше слова, приходилось проводить нескончаемые ночи, стоя у окна или сидя на стуле где-нибудь в уголке зала, видя, как сияющая, разряженная Натали кружится в объятиях бесчисленных поклонников. Потому что столько поклонников у нее не было никогда в жизни. Теперь, когда она вышла замуж, когда кто-то другой взял на себя риск достойно содержать ее и призрак алчной матери со скверным характером уже не маячил за ее плечом, нашлось немало тех, кто охотно сделал бы своей любовницей очаровательную глупышку…
Но если для воздыхателей дочери мадам Гончарова превратилась теперь лишь в призрак минувшей опасности, то зятю своему она не давала ни минуты передышки. Она постоянно требовала денег, а поскольку образ жизни Натали, надо признаться, тоже обходился в кругленькие суммы, Пушкин решил воспользоваться началом летнего сезона, чтобы переехать из Москвы в Царское Село, где в это время обычно пребывал двор.
Там семейству буквально не давали прохода. У Пушкина было нисколько не меньше поклонниц, чем у его жены поклонников. Погода стояла великолепная, местность очень красивая, и все было бы чудесно для нашей пары, если бы близость двора не кружила бы голову Натали.
Двор! Дворцовые праздники! Она только и мечтала об этом. И, не будучи представлена при дворе, страшно расстраивалась, что ее туда не приглашали. Она подружилась с одной из фрейлин императрицы, мадемуазель Россет. Та нашептала молодой женщине, что представить ее царю ничего не стоит. Разве Пушкин не в отличных отношениях с государем? Он просто ревнует жену.
– В таком случае, – сказала мадемуазель Россет, – придется обойти эти затруднения. Достаточно организовать встречу… случайную, на прогулке в парке, к примеру… Будет весьма удивительно, если его величество, увидев своего великого поэта, не заговорит с ним. Надо надеяться, что приглашение ко двору последует незамедлительно.
– Ах, если бы это было возможно! – вздохнула Натали. – Я бы не желала ничего лучшего…
Сказано – сделано: несколько дней спустя ослепительная в своем белоснежном платье Натали об руку с Пушкиным уже направлялась к месту «случайной встречи», которая была тщательно подготовлена и продумана во всех деталях верной мадемуазель Россет. И действительно, не прошло и нескольких минут, как поэт, весьма недовольный этим обстоятельством, но не решавшийся проявить дурное настроение, сворачивая на одну из аллей, столкнулся нос к носу с императорской четой, окруженной группой придворных.
Натали с восторгом разглядывала Николая I. Какой он высокий! До чего же он красив, этот светловолосый царь, – настоящий гигант! А царь, в свою очередь, восхищенно смотрел на молодую женщину, склонившуюся перед ним в глубоком реверансе, так что белое муслиновое платье, словно раскрывший свои лепестки цветок, распустилось на песке аллеи.
– Отчего же ты не служишь? – сказал царь Пушкину. – Ты же знаешь, мне не нравятся мужчины без мундира.
Пушкин сдержал вздох. Страсть Николая к мундирам была ему слишком хорошо известна. Среди вольнодумцев он заслужил даже прозвище «коронованного унтер-офицера».