Кажется, ему ввели парализующую инъекцию.
Он часто моргает, дышит прерывисто, когда кошмар повторяется: теперь уже выуживают левый глаз. Отражение перекатывает его в когтистой руке с лающим Цербером, сильно жмёт ладонью и глазное яблоко лопается. Оно выкатывается обратно, как бильярдный шарик.
На щеках – влага.
Существо корчит рожицы и строит гримасы, кривится и режет себе рот.
Баркер постепенно обретает контроль над правой рукой, которая покрывается роем мурашек.
(«щёки щёки щёки что со щеками»)
Тварь клацает зубами, пока Рик прощупывает кожу. Там, где была кровь, теперь глубокие выжженные раны.
Он плачет кислотой. Непрекращающийся кошмар. Цикл. Страх охватывает всё его существо.
(«с-ума-с-ума-с-ума-я-сошёл-с-ума»)
Так будет всегда, от начала и до конца, до самой смерти, он и комната, он, отражение в зеркале и комната, они и комната, они, и кровь, и комната. Вязкая мгла: Ричард слепнет, Ричарду вырывают оба глаза, а он даже не шевелится, инъекция, инъекция, он точно сошёл с ума, сошёл, да, свихнулся, обезумел всего за пару часов, ведь задыхается серой, плюётся желчью и глотает собственные глаза. Обречён, о-бре-чён, о-бре-чён. На смерть. Прекратить.
Как прекратить? Перестань. Перестань, хватит.
Его плечи содрогаются, а голова идёт кругом, ведь акварельный мир сменяется чудовищным чёрным, ведь на стенах брызги загустевшей крови, ведь он слеп и безумен, ведь это – временная петля бесконечности.
(«к-о-г-д-а-э-т-о-з-а-к-о-н-ч-и-т-с-я»)
Баркер блюёт кровью, чувствует, как она бьёт из носа горячим потоком. Больше нет чудесной завораживающей музыки, нет калейдоскопа и умиротворения, нет спокойствия и нет рассудка – ничего, ничего, ничего, тварь из зеркала сожрала всё. Он подумывает над тем, чтоб выколоть себе глаза по-настоящему, лишь бы не видеть. Шею как пригвоздили к стене.
(«убей себя»)
Процесс беспрестанен, выхода нет. Некончаемый мрак; сказочная мелодия из музыкальной шкатулки льётся в уши, затапливая собой помещение. Ричард вымученно стонет, давясь кровью.
(«к-о-г-д-а-э-т-о-з-а-к-о-н-ч-и-т-с-я»)
Каждый чёртов раз, когда глаз лопается, исчезая в пасти, он чувствует, как из него выкачивают все силы. Нервы словно отмирают, Рик больше ничего не чувствует, только жижу, скользящую по горлу из раза в раз. Он слепнет от всего, что видит.
Нужно разорвать порочный круг. Жизненно необходимо.
Его отпускает; когда все конечности затекают, а надежда на скорый конец растворяется в смешении красок, незримые оковы спадают, возвращая телу чувствительность. В груди – взрыв краткосрочного счастья. Он пожирает пальцы взглядом расширеных зрачков, не веря, что наконец обретает над ними контроль.
Рик подрывается с пола, но, встав, отшатывается назад, хватаясь за расплывающуюся стену. Тварь повторяет его движения. Тварь не такая, как он. Тварь неуклюжая, тяжёлая, шатающаяся и чертовски уродливая. Нет, не он, это не может быть он.
Кашляя в набитый ватой кулак, Ричард подходит к зеркалу вплотную, позже – садится напротив. А затем заливается смехом.
Он бьётся головой об стекло и оставляет глубокие трещины на поверхности. Отражение заходится чудовищным визгом и вытягивает руки вперёд, пытаясь ухватиться за… него? Баркер смеётся громче, как законченный псих, задыхается в истерике и бьёт стекло головой, абсолютно не чувствуя боли. Из головы струится что-то тёплое, тонкими струями обтекая шею.
Последний удар – уши закладывает от крика.
Зеркало разбивается до самой рамы, со звоном роняет осколки на пол, а Ричард падает, закрывая уши, которые пронзает отчаянный визг. Он вдавливает ладони в ушные раковины, катается по полу и чувствует, как черепная коробка буквально раскалывается от ора. Его бросает в пот, весь лоб покрывается испариной. Рик осознаёт, что зрение резко ухудшилось: он не отличает контуры вещей даже на расстоянии вытянутой руки. Крик бьёт по барабанным перепонкам и пульсирует в висках, шумя кровью в ушах, густо окутывая разум. Чьи-то истошные визги разрывают Баркера изнутри, электрическим разрядом ударяя под окровавленной кожей.
Паника разъедает его ржавчиной. Он скулит, ощущая горячие потоки неконтролируемых слёз на коже. Его всего пробирает крупная дрожь, грёбаная трясучка; голос не стихает, становясь только выше и пронзительней.
Нужно выйти. Стены давят. Срочно выйти из комнаты.
Рик, поднимаясь, выбегает; бежит со всех ног, не видя перед собой ни-че-го. Он выбегает и понимает, что, на самом деле, всё ещё находится в комнате. В той же, мать его, комнате.
Ричард растерянно оборачивается, шокированно опуская руки.
(«что за херня господи когда же это закончится что происходит»)
— Нет, – впервые за несколько часов проговаривает Баркер, – блять, только не… только не это.
Он снова пытается выйти – безрезультатно.
— Блять, – обессиленно стонет тот, ускоряясь и проходя через дверной проём. — Нет, нет, нет, – тараторит неразборчиво, оказываясь в спальне. — Блять!
Рик толкает двери снова и снова, возвращаясь к одному и тому же месту – к своей кровати.
(«трижды блядский день с у р к а»)
Он опускается на колени по центру комнаты, держась за кружащуюся голову, ведь этому кошмару нет конца. Паника продолжает жрать его внутренности,
(«это не кончится никогда никогда никогда не кончится я сошёл с ума сошёл с ума это не может происходить с о м н о й»)
Ричард трясётся как будто в предсмертной агонии: бьёт себя по голове, отчаянно пытаясь вытряхнуть из неё страшные видения, наносит удары кулаками по лицу и расцарапывает лицо, надеясь что это поможет, надеясь, что станет лучше.
Всё тело содрогается.
Он слышит щелчок двери. Шаги.
(«г о с п о д и я у м и р а ю»)
Ричард не понимает, что происходит, когда его хватают и трясут за плечи, он не видит, кто пытается вывести его из этого состояния; не видит, но по голосу определяет – Скарлетт. Баркер не различает её речь в массе других звуков, переворачивающих сознание с ног на голову, смотрит на её губы, трясётся, но в упор не слышит.
— Что…? – улавливает через несколько минут. Он понимает сразу же, как должен закончиться вопрос:
— Ли… – задыхается, трясясь, не в силах договорить. — Зэн… – кашляет, втягивая воздух в лёгкие, – нужен… зэн… Кса-накс, – хрипит, видя, как силуэт девушки приобретает очертания; чётким становится всё – стены, пол, зеркало в своей полной сохранности, мебель и яркое солнце за окном.
Солнце?
Его заставляют подняться. Скарлетт, пачкаясь, запихивает в него белую таблетку, не обращая внимания на его крепко стиснутые челюсти.
Транки на завтрак.
— Долбоёб, – злобно ругнулась Гилл, когда он глотнул, расцарапывая горло. Давился, прогонял воздух через дырявые лёгкие и пытался прийти в себя.
Прекращается. Со временем. Минут через двадцать.
— Нет, – тяжело дышит, смотря на лицо Скарлетт, ещё слегка расплывчатое. — Это было… нужно.
Девушка смотрит на него осуждающе. Он улыбается.
— Мне похуй, как, но ты поедешь, – холодно отзывается она, поднимаясь с пола. — Через пять часов мы должны быть там.
Ричард хмурится.
(«а ты ожидал чего-то другого?»)
— Пять? – всё ещё переводит дыхание.
— Уже четыре, – Гилл безразлично поджигает сигарету. — Я за платьем.
Когда она уходит, он порывается крикнуть о том, насколько сильно не хочет оставаться один. Вовремя вспоминает: ей похуй.
========== VII: СОЦИАЛЬНЫЙ ОРГАНИЗМ ==========
Его зубы желтеют.
Он наблюдает последствия своих вредных привычек в навесном зеркале, пальцами растягивая рот. Ричард глотает активированный уголь и продолжает чувствовать, как его всё ещё мажет. Но нет, он обязан пойти: дело даже не в репутации и не в его принципах, оно – в проверке на прочность.