Пока Рик ежегодно отбеливает и медленно разрушает свою эмаль, хрипотца из голоса никуда не девается. Может, пора бы и бросить курить.
Баркер, что удивительно, сумел прийти в себя к восьми. Его отпустило только через шестнадцать часов, а впечатления были такими, словно в этом состоянии он провёл не больше двадцати минут.
— Господи, – Скарлетт заходит в ванную и морщит нос в наигранном отвращении. — Снимай это, – кивает на его белую расстёгнутую рубашку, – сейчас же.
Она не стала дожидаться ответа, потому уже через секунду нетерпеливо расстёгивала пуговицы, срывая с него дорогую ткань.
— Что тебе не нравится? – фыркает Рик, противясь.
— Цвет. Она белая, – нарочито подчёркивает «белая», таким тоном, как если бы это был синоним к «плохая».
— И?
— Тебе не идёт белый, – заставляет снять рубашку; вещь отлетает на стиральную машину.
— То есть, ты хочешь, чтоб я пошёл в розовой? – раздражённо вскидывает обе брови. Перед глазами до сих пор немного плывёт даже после принятого алпразолама, который, по идее, должен был свести эффекты после принятия галлюциногена к минимуму. — Могу устроить.
— Нет, – скрещивает руки на груди. — В чёрной. Чёрный подходит тебе больше всего.
— Думаешь?
Он где-то на подкорке предугадывает, что сейчас с её языка сорвётся чёткое: «Уверена». Да, это и происходит, на данный вопрос Скарлетт отвечает только так.
— В белом ты выглядишь искусственным, – хмурится, срывая кожицу с нижней губы. — Как подделка.
— Ты о чём? – косится на Гилл как-то непонимающе.
— Я могла бы сказать, что белый тебя чернит, – вздыхает, – но, во-первых, чёрный – изящество в последней инстанции, а во-вторых… – Скарлетт внезапно замолкает, перебирая волосы.
— А во-вторых..? – смотрит на неё выжидающе.
Она надувает губы:
— Не помню. Надевай чёрное.
Он ухмыляется, произносит про себя надменное: «Дура» и скрывается за дверьми гардероба на втором этаже. Чёрный подходит ему больше всего – Ричард был рождён с осознанием данной вещи, но когда Скарлетт произносит её вслух, ему, почему-то, приятно.
— Не слишком вычурно?
Рик, застёгивающий отливающие серебром запонки, отрывается и поднимает голову на звук.
— Или… блять, я не знаю.
Скарлетт – в платье из струящегося шёлка, с собранными, закреплёнными гребнем позади височными прядями и распущенными золотисто-коричневыми волосами. Завитые локоны опадают на спину, опускаясь к состоящему из круглых фресок ремешку, что закреплён на тонкой талии; невесомая юбка-колокол не достигает коленей, под кожей которых рассасываются бледно-синие пятна. Платье не имеет выреза; полупрозрачные чёрные рукава расклешены от локтя и прячут запястья, на одном – резинка для волос.
— Подожди, – нервный смешок из его груди. — Это… – осекается на половине предложения, рвано выдыхая и подходя к ней ближе.
— Заметил? – довольно прикрывает глаза.
Полупрозрачное в руках и ключицах, платье имело изображение: три расплывчатых силуэта, два из которых – девушки, а третий – лежащий с повёрнутой головой мужчина. Его горло пронзает длинный меч, что держит в руке девушка возле кровати.
— Такое попробуй не заметить.
На ткань нанесена картина Артемизии Джентилески: «Юдифь, обезглавливающая Олоферна». Его пробирает дрожь настоящего восторга. Нет, это не вычурно, это – восхитительно.
Восхитительно, но Рик, конечно, никогда об этом не скажет.
— Миленько, – сухо и как-то незаинтересованно, хотя на деле же ему хочется просмотреть каждый шов вблизи и прикоснуться к каждому миллиметру шёлка.
— Да, – разочарованно поджимает губы. — Было глупо рассчитывать на то, что ты оценишь, – она трогает серьги-капли, что светят серебром.
— Может быть, – пожимает плечами, поправляя воротник рубашки. — Выряжалась не для меня, надеюсь? – так холодно и насмешливо, блокируя правду.
— Часами стояла у зеркала и ломала голову над тем, понравится тебе или нет, – фыркает.
— Я же сказал: миленько.
— Ты сказал это со снисхождением, – скрещивая руки на груди, она плечом упирается в деревянную раму дверного прохода. — Типа, знаешь, что-то наподобие: «Да, да, шмотка супер, только отвали».
— Ты требуешь от меня слишком многого, – зевает.
— Разве? – сводит брови. — Всего-то искренности.
— А я что говорю? Слишком многого, – отворачивается от зеркала, подбирая телефон со стола. — Ты не можешь рассчитывать на искренность от меня, если сама её не проявляешь. Это не честно, котёнок, – ядовитая улыбка во все тридцать два.
— Мне надоело, – сдаётся.
— Что конкретно?
— Вот это… всё.
— Заметь: уличить меня в чём-то, к чему я не имею отношения, пытаешься ты, не я. Аж из кожи вон лезешь, – ищет сигареты. — Возникать тут не ты должна.
— Не имеешь отношения? Да ну? – вырывается у неё.
— Просто прекрати вести себя, как истеричка, окей? – убирает чёрные волосы с глаз. — Твои попытки подловить меня выглядят несколько маразматично, не находишь? Если я и захочу что-то скрыть, ты никогда об этом не узнаешь, даже если приложишь максимум усилий. Успокойся, у меня нет справок из психлечебницы или судимости за убийство.
(«пока что»)
Гилл медленно втягивает воздух в лёгкие, смотря на него свысока с приподнятым подбородком.
— Что? – на его лице красуется обворожительная улыбка, ведь Ричард снова перекрывает своей сущности кислород, зачёркивая истину чернилами с вкраплением кислотной лжи.
Улов этого вечера станет феноменальным.
Блеск. Рик перекатывает это слово на языке и размазывает по кромке желтеющих
(«не-на-ви-жу»)
зубов, сглатывает горечь и припарковывается возле ряда других машин. Да, приём и вправду серьёзный; когда они проходят мимо охраны,
(«плохо»)
ему вспоминается школьный выпуск, где всё сияло примерно так же: жёлтые гирлянды сплетаются над головами, опутывают беседки, сверкают на стенах стеклянного двухэтажного особняка и переливаются в мягкой вечерней темноте. Стоит отдать должное – Баркер, опаздывающий на постоянной основе, сегодня прибыл ровно к девяти. Отчасти благодаря Скарлетт.
Социальный организм выполняет свои функции на ура, ведь девочки в платьях и накидках с искусственными перьями танцуют, смеясь, а мальчики вьются возле длинных столов с выпивкой, что затянуты ярко-белой скатертью. Громкая попсовая музыка врезается в сознание чем-то непривычным, ведь на тусовках, которые обычно посещает Рик, колонки разрывает рэпчина про наркоту и сук.
Алкоголь сегодня – табу. Нужно быть трезвым.
— Маленькое напоминание, – Скарлетт давит на его плечо, заставляя наклониться, – если будешь флиртовать с кем-нибудь здесь… – обводит территорию указательным пальцем, щурясь.
— То что? – издёвкой и обыденным высокомерием. — Выгрызешь мне руку?
— Хуже, – на выдохе в его ухо. — Член.
Ричард расплывается в улыбке, маскируя своё раздражение;
(«я выгрызу твои ебаные чувства вместе с лёгкими если будешь мне указывать»)
носом зарывается в ту часть волос, что лежит распущенной, и сладко тянет, задевая губами:
— Для начала тебе придётся взять его в рот.
Скарлетт глотает, как горсть таблеток всухую.
Он держит бокал с белым вином в руке, чтоб не выделяться.
В разношерстной толпе Рик видит около десяти знакомых лиц, что не очень хорошо: Элла, весело щебечущая со Скарлетт, Тео, что пытается склеить какую-то девчонку, другие ребята из его тусовки – сегодня всё против него. Как, блять, неожиданно и приятно.
Баркер не притрагивается к вину, как себе и обещал, листает ленту «Твиттера» и первое время отказывается от знакомств с любыми людьми. Рик делает упор на ревность Скарлетт и пытается просчитать, как скоро она бросится за ним в случае, если он усадит Бренду на переднее сиденье своей машины. Чтоб не выглядеть совсем уж подозрительным, через полчаса раскачивается и всё-таки заводит светскую беседу с девушкой, назвавшейся Айрин. На секс Ричард, конечно, сегодня не рассчитывал, да и на человека, с которым он хотел бы перепихнуться, эта особа смахивала не слишком, но не замечать намёков не выходило просто физически. Рику кажется забавным то, что даже на вечеринке закрытой и торжественной находится хотя бы один уникум, желающий соблазнить его. С одной стороны – поебать, почему нет?