Ричард выдыхает беззвучно, уже забывая о недавнем желании глубоко затянуться едким дымом.
— Но они все, – переходит на шёпот, обводя взглядом тела девушек, – мой катарсис. Они – моё искусство.
Она медленно поворачивает голову, чувствуя тяжесть во всём теле.
— Искусство, которое я собирал по крупицам, выуживал из них с ювелирной точностью, чтоб не повредить внешнюю оболочку. Внутри живых тел оно было мёртвым, и мне пришлось поменять всё местами – умерев, они позволили моему искусству жить.
Сегодня, трясясь перед зеркалом, он получил ответ на свой вопрос: истекая кровью и задыхаясь, захлёбываясь потоком неконтролируемых мыслей, Ричард, наконец-то, понял.
— Я не убил тебя по этой же причине, – качает головой, распуская пряди. Его голос соткан из гипнотизирующей сладости, собран из мозаичной теплоты.
— Искусство? – робко, с боязнью ошибки.
Скарлетт сглатывает, рассматривая четвёртую девушку, чьё имя так и не смогла узнать: точеный подбородок резко контрастировал с маленьким носом и пухлыми губами.
(«разве это плохо?»)
— В тебе оно живёт.
Она воодушевляла его: каждый жест и чётко произнесённое слово, внимательный взгляд, вдох и выдох – наталкивает Ричарда на мысли совершенно разнообразные, осыпает яркими вспышками света и электрическими искрами, пропускает импульсы через каждую клетку тела. Всё, что она говорит и делает так или иначе находит отклик в его воображении, выстраивает яркие образы и пробуждает чувства, что обычно дремлют, дожидаясь своего часа. Он перестаёт спать, когда его озаряет; то, что делает она – сильнее всех психоактивных веществ вместе взятых, сильнее психоделиков и галлюциногенов, любых стимуляторов, которые помогали ему переживать очередной кошмарный день и вдыхали в него жизнь; это происходит ненавязчиво и естественно, как под эйфоретиками, чью искусственность не чувствуешь. Так по-настоящему и реалистично. Одно только прикосновение к ней заставляло внутренности загораться, точно неисправная проводка.
Она разрушала его изнутри, но уничтожение – единственно верный путь к самопознанию.
— Я не смогу сделать это с тобой, Скарлетт. У меня не выйдет, – искренен запредельно – так, как она и хотела.
— Почему ты так уверен? – непонимающе морщится, с отблеском приглушённого света в больших глазах.
Он улыбается, вспоминая, как срезал волосы и вытаскивал глазные яблоки, бережно опуская их в банки с формалином затем, вводил бактерицидное вещество через аорту и бедренную артерию, как с чувством извращённого внутреннего удовольствия наблюдал за результатом кропотливой работы; нет, он, на самом деле, не жесток и ни капли не болен. Он не полоумный маньяк, не бездумный убийца и уж точно не психопат. Он – творец.
— Ты вдохновляешь меня, – раскалённым дыханием на бледной коже.
Скарлетт улыбается. Поворачивается и обнимает, обвивая шею руками и закрывая глаза. Ричард зарывается в её волосы и вспоминает: наверху – тело Бренды Линдгрен, восемнадцатилетней студентки университета экранных искусств.
Нужно убраться.
========== IX: КАДУЦЕЙ ==========
Ричард выравнивает дорожку банковской картой, наблюдая своё отражение в выключенном экране чёрного смартфона. Он разделяет порошок на три тонкие полосы и скручивает стодолларовую купюру с портретом Нелли Мелбы.
— Ты наличку носишь с собой только для того, чтоб дороги вынюхивать? – язвит Скарлетт, сидя на крышке унитаза в одном только нижнем белье; Рик предупредил её – если кровь с трупа попадёт на ткань, платье придётся сжечь или растворить в кислоте, в крайнем случае – закопать в лесу, потому Гилл благоразумно решила оставить его на втором
(«от греха подальше»)
этаже.
Она с любопытством и внутренним умиротворением лицезреет кровь, обильно стекающую по его телу: рельефный торс Баркера блестит ярко-красным. Каплями ртути жидкость сползает ниже, оставляя разводы.
— Нет, платить за услуги эскортниц, – он запрокидывает голову, втягивая остатки кокаина в дыхательные пути, и едва касается носа. Скарлетт видит, как его зрачки быстро поглощают радужку, а руки заходятся мелкой дрожью. Поджимает губы, чувствуя, как вспышка гнева ослепляет её на целое мгновение.
— Эскортниц, значит, – стеклянный взгляд падает на кисть, безвольно свесившуюся с бортика ванны. Ножовка по металлу мокрая, валяется на полу, что плотно застелен полиэтиленом.
— Да ты заебала, – Рик становится дёрганным и говорит прерывисто, мешая слова с непоследовательностью.
— Час назад, когда я, блять, отмывала полы хлоркой, ты пел совсем по-другому, – оскалилась Скарлетт.
— Не завалишь ебало – будешь отмывать хлоркой весь дом, – изрёк тот и, бросив купюру с остатками порошка к зиплоку, полез обратно в ванну.
— Ты не охуел? – взвилась она, чувствуя, как её изнутри распирает недовольством; Гилл резко выпрямилась, едва не подскочив на месте.
— После того, как разберёмся с этой дрянью, – Рик, шмыгая носом, кивнул на труп с перерезанными артериями: большим кухонным ножом он вспорол шею с локтевым и коленным сгибами, аргументировав тем, что с тела должна стечь кровь, – ты убираешься, – он обвёл взглядом гору вещей, что были скинуты им с полок и свалены в кучу в коридоре.
— Чего?! – только и успевает выпалить она.
— Ещё одно слово, – заткнул её Баркер.
— И что будет? – с вызовом бросила Скарлетт.
— Увидишь. Не беси меня, – Ричард подхватил ножовку, зацепив голову трупа за мокрые светлые волосы, пропитавшиеся пунцом. — Сама захотела заниматься этой хуйнёй – вот, пожалуйста, – он оттаскивает тело, откидывает перерезанную шею назад.
— Тогда дай мне? – предлагает, пристально наблюдая за тем, как лезвие отслаивает плоть от кости. Рик, с бешено вращающимися глазами, ножом отделяет череп от позвоночника; он усердно пилит соединительную ткань между двумя позвонками, а затем очищает их.
Скарлетт, сидя на холодной крышке, начала размышлять над тем, стала бы знакомиться с ним три недели назад, если бы знала, что спустя время они вдвоём будут уничтожать улики, оставшиеся после совершённого ими убийства.
Пиздец.
— Алло, гараж? – Гилл щёлкнула пальцами, пытаясь привлечь к себе внимание Баркера, который, казалось, её и вовсе не слышал, с хрустом разламывая суставы в обратную сторону.
— Что? – рычит он, вскидывая голову резко; настолько, что она даже дёргается от неожиданности.
— Мне полагается хоть какое-то участие в этом фестивале юных мясников? – с претензией в голосе обнимает себя за плечи.
— Нет, – наматывает волосы на кулак и с силой тянет голову вверх, разрывая последние оставшиеся ткани.
Ричард – грёбаный Персей.
Сомнительный подвиг, но, если так подумать, сейчас он скрывал её убийство, и, наверное, теперь имел полное право орать и разбрасываться указаниями.
(на самом деле Скарлетт так не считает)
— Ты нормальный вообще? – морщится с усталым видом.
— А я выгляжу нормальным с башкой твоей подружки в руке? Если да, то мне очень приятно, – и, сказав это, швырнул её Гилл под ноги.
Скарлетт вздрагивает вновь, когда часть тела глухо бьётся об пол.
— Объебаться, – нервно смеясь, отодвигается, но всё равно вытягивает руку вперёд. Сердце, кажется, проламывает рёбра.
А Ричард, кажется, чёртов слабак.
Гилл берёт тяжёлую голову, что источает не самый лучший запах, за влажные спутанные пряди и готовится к худшему, но… Нет. Всё не настолько плохо.
Лицо, так сильно нравившееся многим, разбухло до неузнаваемости, как будто в него вкачали пару-тройку литров воды; закатившиеся