— В одном колесе – двести сорок миллиграмм, – пальцы касаются замка. — На двоих – сто двадцать. Тебе достаточно.
Рик ожидает хотя бы небольшого бунта, но всё, что он получает в ответ – тишина. Ни тени эмоции на выразительном лице, как если бы Скарлетт не слышала его и вовсе.
Что ж.
Баркер, выловив таблетку с изображением логотипа «M&M’s», кладёт её на свой язык, глотать не спешит, раскалывает экстази приблизительно пополам, не чувствуя вкуса; Рик, подойдя к кровати, склоняется над Скарлетт, что вскидывает голову с подобием вызова в глазах. Он выдыхает в её губы, примыкая к ним затем.
Ричард проталкивает половину в её рот, свою же прячет между щекой и челюстью. Веки опускаются.
Гилл отползает назад, обвивая руками шею Баркера, и завлекает его за собой. Не отрывается, но и не глотает.
Рик разрывает поцелуй. Немой вопрос.
Он видит: Гилл едва удерживается, чтоб не закатить глаза, но сглатывает, а после, как бы в доказательство, открывает рот, демонстрируя пустоту.
— Язык поднимать не нужно?
Ричард, до этого над ней нависавший, садится рядом. Он достаёт жвачку и протягивает ей.
— Зачем?
— Вообще-то, ты можешь прогрызть себе всю внутреннюю сторону щеки, но дело твоё, – равнодушно пожимает плечами; Скарлетт забирает две пластинки.
— Позволь поинтересоваться: с какой целью ты запихнул в меня это? – она опускается на поверхность, отводя взгляд.
— Знала ты об этом или нет, но под экстази почти у всех рот не закрывается, – Рик падает рядом, вглядывается в потолок. — Несколько часов подряд, – он самодовольно улыбается, закрывая глаза.
Гилл смотрит на него недоумённо, приподнимается на локте и подавляет желание ударить. Сверлит взглядом в надежде на то, что Ричард среагирует; всё тщетно. Сдаётся.
— Дай мне свой телефон, – просит она, рассчитывая на отказ. Баркер молча достаёт гаджет из кармана, даже не интересуясь.
— А если разобью? – Скарлетт вскинула бровь.
— Куплю новый, – апатично отзывается тот, пожимая плечами.
Она ожидает ответа в стиле: «Тогда я разобью тебе ебало», но такой тоже подходит.
— Пароль? – спрашивает, поворачивая голову.
— Нет.
Гилл не знает, сколько времени должно уйти на то, чтоб она смогла ощутить эффект волшебной таблетки, но минут через двадцать начинает казаться, якобы краски вокруг становятся немного ярче.
— Манеки-неко? – она косится на него вопросительно, когда находит свой контакт в списке. — Это те игрушечные жёлтые кошки у входа в китайские лавки, которые постоянно лапой машут?
— Какое невежество, – раздражённо выдохнул Ричард. — Нет, не всегда. Это талисман.
— И что это значит? – темнота под его веками расходится узорами, как рябь по воде.
— Дословно: манящая кошка. Есть легенда про храм Готокудзи, – выдохнул Баркер. — В нём в бедности жил монах со своим котом, пока храм не заметил богатый князь по имени Наотака. Начиналась гроза. Он встал под деревом, а потом заметил, как кот лапой зовёт его внутрь. И пошёл. После этого в дерево ударила молния, которая, если бы тот не ушёл, обрушила ствол прямо на него. По легенде, кот спас его. В честь кота, собственно, эти талисманы и стали делать.
— Надеюсь, ты не находишь в этом никакого символизма? – Скарлетт прыснула.
— Может, и нахожу, – фыркнул Ричард, явно неудовлетворённый ответом.
— Я думала, что ты ориентировался на легенду про куртизанку, кошке которой отрубили голову, – она села; Рик наконец раскрыл веки.
— Ага, и которая отлетела от потолка и убила змею позади своей хозяйки. Бредятина, но вполне забавная.
— Любишь кошек? – Скарлетт спрашивает ни с того ни с сего, вонзая зубы в слова, одаряя его неоднозначным взглядом.
Температура в помещении словно резко подскакивает; Баркер, ещё полчаса назад страдавший от того, насколько сильно мёрзли конечности (пальцы в особенности), чувствует, как где-то внутри зарождается искусственное тепло. Оно мешается с кровью, за считанные секунды охватывая всё большую территорию его тела. Тепло испаряет раздражение.
Рик улыбается как-то нелепо, закрывая лицо ладонями:
— Поклоняюсь им, как древний египтянин и считаю за священных животных, – он трёт глаза. — А вообще-то да, ты угадала.
На языке разливается вкус призрачной сладости. Боль, от которой хотелось избавиться, отозвалась лёгкими, едва ощутимыми покалываниями в области шва, а затем исчезла вовсе. Дышать становится легче.
— И сколько у тебя их было всего? – в её голосе ему слышится такая же придурковатая улыбка.
— Одна, – он забрасывает жвачку в рот, наблюдая буйство красок комнаты, ранее им незамеченное.
— Звучит грустно, – Скарлетт хмурится. Её мимика всё разнообразнее.
— Она не могла долго находиться одна и везде бегала за мной, – начал Рик. — Когда я закрывал её в комнате, она пыталась открыть дверь лапами. Или царапала дерево. Очень часто.
Гилл резко выпрямилась, приняв позу лотоса. Энтузиазма в ней было больше, чем обычно, да и эмоций, если честно, тоже – в одних только глазах виднелся живой блеск интереса, который Ричард не мог наблюдать в обычное время.
— Как её звали? – слегка наклоняется вперёд, не сводя с него глаз.
— Азула. Пушистая персидская кошка, – он начал рассматривать пальцы и прощупывать миллиметры кожи. — Милдред избавилась от неё, когда мне было десять.
— Милдред? – переспрашивает, немного покачиваясь.
Баркер поднимает глаза на неё и объясняет как-то лениво:
— Моя мать.
— Называешь её по имени, – вдумчиво констатирует Скарлетт, пытаясь найти позу наиболее удобную: она начинает заламывать пальцы и руки, беззвучно стучать по коленям, грызть нижнюю губу с ногтями, сопроваждает всё это попытками усесться как можно комфортнее.
— Так легче. Всё ещё надеюсь на то, что я приёмный, но за все двадцать три года жизни документов об усыновлении так и не нашёл, – смеётся тихо, ощущая, как в голове, укрощая хаос мыслей, поселяется умиротворение.
— Расскажи, – немногословно изрекает та, оглядывая искусанную пластину ногтя.
— Нечего рассказывать, – жмёт плечами. — Я не питаю глубоких чувств к своей семье. Не скрываю этого.
— Она тебе омерзительна, – подмечает, всё так же фокусираясь на ногте.
— В каком-то смысле. По идее, я должен быть благодарен, но кроме отвращения по отношению к ним ничего не испытываю, – Рик обнаруживает в себе желание достаточно странное. Хотя… Нет, на данный момент оно не кажется таковым.
Ричард, большую часть времени скрывающийся за оболочками разных окрасов, никогда не распостранялся на тему чего-то личного, особенно тогда, когда от него этого требовали. Не то, что бы для Баркера это было табу – он просто не видел в этом смысла. Прошлое, в общем-то, должно оставаться в прошлом. Воспоминания о детстве и юности – всё в топку: в его нынешнем мире они не имели права на существование, да и бесцельное нытьё ещё никогда никому не помогало.
— И что этому поспособствовало? – продолжает настойчиво, с неподдельным интересом и тенью искренности на лице.
— Образ жизни. Образ в глазах общественности. По большей части, только образы, ничего существенного, – тяжело вздыхает. — Подобие дисциплины в доме. Не знаю, это всё как-то мерзко.
— Не хочу вытягивать из тебя по слову, – уголки её губ тянутся вверх. Картинка становится насыщенней, создавая сладкую иллюзию, наполнявшую лёгкие свежим воздухом: состояние подавленности гаснет, как догорающие в костре угли.
— Не придётся, – садится, отодвигаясь, после бросая взгляд на прикрытую дверь. За короткие мгновения приходит эмоциональный и душевный подъём: энергии в нём хоть отбавляй. Цвета прибавляют в естественной яркости; треугольники с футболки Скарлетт сменяют голубой на насыщенный лазурный.