— Что? – нервный смешок. — Нет, меня не…
— Ага, – Рик, устрашающе спокойный, наконец вылавливает связку ключей. — Расскажи.
— Стой, – она догоняет его, приближающегося к высокой двери. — Откуда у тебя это? — Скарлетт наконец соизволила осмотреться. — И где мы?
— Считай, в кинотеатре, – ключи поворачиваются в скважине. — Если что, всё законно.
— Странно слышать это от тебя, – ухмыляется Скарлетт.
— Об этом поговорим позже, – он открывает, впуская её внутрь. — Заходи. Я включу проектор и вернусь.
Ей хочется что-то сказать, но слова растворяются прямо под языком; она открывает дверь шире и ныряет в полутьму.
Помещение, не самое просторное, никак не походило на типичный кинозал: не было здесь ни привычно длинных рядов, ни ступеней с подсветкой; комната казалась рабочей. Скарлетт проводит рукой по серой обивке мягкого кресла, возле которого расположился тёмно-коричневый столик с кипой распечаток. Несколько страниц скреплены скобами степлера. Она не решается взять их в руки, потому продолжает обводить помещение долгим взглядом. Воздух тут застоявшийся. Наиболее примечательной частью был экран, вытянувшийся вдоль чуть ли не всей стены.
Тусклый свет, оседавший пылью на контурах, гаснет. Комнату заполняет темнота. Оборачиваясь назад, Гилл улавливает звук игры на фортепиано. Фильм начался. Она опускается в одно из кресел, фокусируясь на картине, воспроизводимой экраном.
Первое, что бросается в глаза — картинка: поистине завораживающая, она не выглядела до отвратительного вылизанной. Цвета, приковывающие к себе внимание, казались чем-то естественным.
— Ты знаешь правила?
Картина постепенно прибавляет в мрачности. Музыка, из лёгкой меланхоличной, перетекает в звенящую, когда кроны деревьев начинают шелестеть, а солнце стремительно тает в небе. В общий пейзаж вливается детский голос.
— Не разговаривай с ними. Что бы они ни спросили — никогда не отвечай.
Фокус смещается на лужайку около большого дома. В зелёной, аккуратно скошенной траве разговаривают две девочки. Шелест ветра зарождает внутри чувство болезненного, тревожного ожидания; ракурс фиксирует детали. Дети рассортировывают сорванные цветы, как будто собирая букет.
— Правила не всегда помогают.
У девочки, что выглядит на порядок младше своей собеседницы, волосы чёрные, как смоль; кожа тонкая настолько, что сквозь неё просвечивает синева тончайших жил. Скарлетт, кажется, уже где-то видела это сочетание, да и лицо малышки (на вид ей явно не больше пяти лет) смутно знакомо. Она не произносит ни слова, лишь поглядывает на рыжеволосую собеседницу, отрывающую увядающим цветкам лепестки.
— Притворяйся, что не видишь их. Тогда всё будет в порядке.
Откидывая назад кудри рыжих волос, девочка вытягивает руку и отдаёт цветы; другая же — берёт их, затем осматривая с опаской.
— Почему они приходят?
Рыжеволосая простодушно пожимает плечами, а после — тепло улыбается:
— Не знаю. Никто не знает.
Она машет рукой. Звонко смеётся. Поднимается с земли и убегает, когда порывы ветра становятся сильней. Она оставляет свою подругу на лужайке в одиночестве, которая, щурясь, оборачивается. Цветы в её руках больше не выглядят свежесорванными. Девочка поднимается.
Жуткий стучащий, клокочущий звук наполняет комнату.
Ребёнок несмелыми шагами направляется ко входу в дом, доски которого скрипят как-то зловеще; камера опускается, показывая только маленький кулак, сжимающий букет. По винтовой лестнице девочка поднимается, не оглядываясь назад. Стук становится назойливей и громче; позади раздаётся смех. Эхо шагов.
Скарлетт вгоняет ногти в кожу ладоней.
— Это ведь просто детские выдумки, Лили!
Лили останавливается. Её личико искажает нерешимость с примесью испуга. Первый увядший лепесток падает на пол. Она будто опомнилась и продолжила размеренно шагать вперёд.
— Здесь никого нет, посмотри!
Чей-то бег. В кадре появляются чёрные тени, вытягивающиеся на стенах; они мелькают, как картинки в калейдоскопе. Озорной хохот набирает громкости, обращаясь звоном.
— Никого нет. Пусто. Повернись и… Убедись сама!
Девочка упрямо идёт дальше, но, если всмотреться внимательней, становится понятно: она борется с желанием оглянуться. Детские ноги проносятся мимо. Она входит в открытую комнату. Её рот приоткрывается, когда взгляд спускается вниз: Лили шокировано осматривает потемневшие увядшие стебли. Цветочные почки иссохли.
Ракурс меняется, целиком фокусируясь на испуганном лице. Тёмные глаза боязливо поднимаются; так, что Скарлетт пропускает её страх сквозь себя. Несколько секунд Лили неподвижна.
Руки наливаются напряжением.
Девочка, роняя цветы, поворачивается.
Лента прерывается. Гилл, с явным возмущением на лице, выпрямляется, вздыхая. Она всматривается в титры, где в списке актёров и людей, работавших над фильмом, мелькает имя, о котором она обязательно его спросит.
Когда за спиной раздаются шаги, Скарлетт неудовлетворённо складывает руки на груди, надувая губы. Рик не успевает подойти, она с ходу спрашивает:
— Что дальше? — её тон взыскателен.
Баркер, с блестящим в глазах энтузиазмом, садится в кресло рядом.
— Ты разве не слышала? — он вскидывает бровь непритворно. — Не знаю. Никто не знает.
— Ты знаешь, — возражает та.
— И я — в том числе, — Рик качнул головой. Скарлетт, разочарованная пониманием того, что ей всё равно ничего не расскажут, вскидывает голову вверх, смотря в потолок.
— Тео говорил, права хотели выкупить.
— Не ожидал, что вспомнишь, — Ричард разминает шею. — Но да, такое было.
Он бросает рюкзак на декоративную подушку.
— Я не особо горел желанием показывать это, — Баркер выделяет «это» так, словно не считает свою работу чем-то стоящим, — миру. Даже не вспомню, чем руководствовался, когда отправлял короткометражку на фестиваль от университета. Так или иначе, — вздох, — на показе было несколько режиссёров. Один из них после просмотра решил, что я продам свою идею и права на фильм, над которым кропотливо работал несколько недель. Хуйня перспектива, честно скажу, — в его голосе Гилл слышит презрение. — Только один человек сможет правильно экранизировать мои работы и сохранить концепт. И это я, — Рик откручивает крышку от бутылки с минеральной водой.
— Мне понравилось, — произносит Скарлетт, постукивая пальцами по ткани.
— Мне всё равно.
Гилл ухмыляется:
— Врёшь. Для тебя это важно.
Ричард закатывает глаза:
— Как знаешь.
Скарлетт подпирает голову рукой, обводя комнату мечтательным взглядом.
— Тяжело было подбирать актрис? — слабая улыбка.
— С детьми всё тяжело. Работать — особенно, — Баркер делает глоток, затем ставит бутылку на пол. — Но у меня получилось, так что…
— Хедвига Янссен-Баркер, — протягивает Гилл. Рик безразлично пожимает плечами. — У неё талант.
— Соглашусь, — говорит как-то апатично, очевидно не желая обсуждать эту тему.
— Мне не стоит спрашивать о её фамилии?
— Можешь спрашивать, — на его губах — едкая, почти кислотная улыбка. — Я всё равно не отвечу.
— Нет так нет.
Над ними нависает молчание. Скарлетт игнорирует его язвительность, вновь поднимая голову, рассматривая тёмный потолок. Тишина разбавляется ритмичными постукиваниями пальцев.
— Ты молодец.
Гилл смещает фокус резко; вид делает такой, будто бы и не верит, что адресовано было ей:
— Что-что?