— Ты был так… – в её глазах блестят слёзы. — Так счастлив. Так счастлив, когда я вскрикнула от боли. Я слышала. В твоём голосе, ты улыбался, – её голос ломается, а представление набирает обороты.
— Да, Скарлетт, – бормочет; её губы всего в миллиметре, он слышит дыхание и изнывает от желания прокусить ей артерию. — Ты права.
Она взвизгнула, как если бы её ударили током. Грудная клетка вздымается медленно, девушка расслабляется всем телом, быстрее прогоняет затхлый воздух через дыхательные пути.
Гилл судорожно глотает кислород, теперь уже бьётся, как в припадке, пытается что-то сказать, но внезапно затихает.
Её голова падает набок.
Взгляд синих глаз застывает на лице Ричарда.
Рот открывается, когда по щеке вниз скатывается слеза, оставляя после себя тонкую дорожку.
Рик поднимает левую руку, смотря на циферблат.
— Время смерти – 5:28 после полудня.
Скарлетт не дышит.
Воображение рисует её в его постели – задушенное, бездыханное тело без единого изъяна.
Ему не нравится, и Баркер мотает головой, надеясь, что это поможет чёткому изображению рассеяться.
— Надо бы подготовить свидетельство, – с деловитым видом он берет её подбородок и наклоняет голову девушки вправо. Сжимает руку крепче. До тех пор, пока она не просыпается.
Скарлетт впивается зубами в его ладонь.
Его обжигает болью, когда челюсти стискиваются крепче, словно намереваясь выгрызть все его кости и разодрать руку.
Желваки напрягаются.
Нить слюны на его коже.
Девушка не прерывает зрительного контакта, не выпускает плоть из ротовой полости. Глаза не выражают ничего, а его вот-вот начнёт трясти, ведь с каждой секундой выдерживать боль становится сложнее.
Рик не показывает. Его лицо – безразлично, он чувствует кровь на своих руках, чувствует, как зубы Гилл разрывают кожу, но через силу молчит. Не предпринимает попыток выдрать ладонь изо рта.
Она неожиданно прекращает.
Как зачарованная, смотрит на капли алой крови, бегущие по коже вниз.
Касается их. Зализывает его укус совсем как послушная собака, промывает рану своим языком, вбирая в себя его кровь и его уязвимость.
— Примерно так должна была закончиться твоя игра? – твёрдо спрашивает, пока кисти туго стягивают воображаемые наручники.
Возбуждение бьёт в голову совершенно неожиданно.
— Наша, Скарлетт, – он чувствует, как начинает гореть изнутри. — Это наша игра.
Комментарий к II: НАПОМИНАНИЕ
Я ЭТОГО ВООБЩЕ НЕ ПЛАНИРОВАЛА
========== III: НЕВЕЖЕСТВО ==========
Рик не прав. Прискорбно.
Он признаёт свою ошибку, когда стирает тёплую слезу с её лица.
Ладно. Может быть, всё не так плохо.
— Наша игра, – отрешённо повторяет Скарлетт, так и не поднявшись, — в которой я не знаю правил.
— Незнание не освобождает от ответственности, – ухмыляется Ричард и бережно проводит тыльной стороной ладони, что неприятно жжёт, по её щеке.
— Каким был бы конец? – откидывается назад, всё ещё прикованная к прутьям. Смотрит на него исподлобья, чересчур спокойная, но ещё не вышедшая из своей роли. — Я хочу знать.
На самом деле, она – нечто большее.
— Впрочем, как и я.
Прощание спустя несколько коротких часов.
Скарлетт, возвращаясь домой, не понимает, почему он выбрал именно её.
Она не удивляется тому, что Рик знает её адрес. Неприятно.
Недолгий разговор с отцом и его шлюхой, которую он привёл в дом после смерти матери, сводится к игре на публику – Скарлетт улыбается, делает вид, будто бы ей интересно слушать их бредни, отвечает на незамысловатые вопросы и идёт в свою комнату, расположенную на третьем этаже.
Однажды она зальёт раскалённый свинец им в горло. Насколько сложно жить в мире, где всем друг на друга плевать?
Паутина. Её плетут поверх равнодушия, склеивая ложью. Кто попадается в эти сети? Невинные души. Скарлетт пила бы наивность прямо с их губ.
Ничего, кроме новых шмоток, акций и элитных клубов. Глухо. Пусто.
«Мне так плохо. Чувствую себя ничтожеством. Кажется, я ничего не стою».
«Какая жалость! Хочешь послушать, сколько спален в нашем новом доме во Флориде за восемнадцать миллионов долларов?»
Отторжение и тотальное невежество – как зараза.
«Схожу с ума. Не могу спать, ведь в моих кошмарах меня убивают разными способами. Не отличаю сон от реальности и теряю счёт времени».
«Ужас! К слову, “Шанель” недавно презентовала новую коллекцию, и мы намерены её купить».
Эффект необратимости.
«Этой ночью я убью себя».
«Что за бред ты несёшь? У меня есть прекрасные таблетки – лекарство от всего, выписанные лучшим психотерапевтом Австралии, выпей и не страдай ерундой, завтра у нас важный вечер».
В её мире всем друг на друга похуй.
Подойди и прокричи кому-нибудь в лицо о том, что вспорол брюхо соседскому шарпею, тебя не только не закроют в психушке – перебьют на половине слова и расскажут, в каком ресторане обедали полтора часа назад и куда планируют пойти на ужин.
Мимо статуэток, ковров, выполненных в пастельных и тошнотно-бежевых оттенках высоких стен, коричневых кожаных диванов и мраморных колонн. Такая безвкусица. Модернистка внутри неё задыхается.
Устало прикрывая глаза, она вспоминает, что оставила чокер в машине Ричарда; он всё же вынудил её его снять. С одной стороны: пускай валяется, с другой же, это – ещё один повод для новой встречи, которую, Скарлетт уверена, он устроит совсем скоро. Возможно, даже завтра.
Ваза с искусственными цветами на тумбе в викторианском стиле вызывает раздражение.
Поднявшись на этаж, Гилл замечает, что глянцевая дверь её комнаты открыта.
— Что за… – она морщит нос в отвращении, уже догадываясь, кто именно оставил дверь открытой. Переходит на быстрый шаг, чувствуя, как лицо вот-вот перекосится от злобы. Распахивает дверь и влетает в комнату.
— Блять, – шёпотом произносит Скарлетт, видя, что все её вещи, до выхода из дома лежавшие хаотично, теперь разложены по местам, а окна и пол – вымыты. — Сука, – злится до того сильно, что не может дышать, – ебучая сука.
Худшее ожидает впереди: взору предстаёт смещённая брезентовая ткань в центре стены.
Прикрывая рот рукой, Гилл подходит к ней и зачем-то прощупывает, сравнивает нынешнюю картину с той, что осталась в памяти. Скарлетт злится так, что перехватывает дыхание, а руки сжимаются в кулаки, затем ныряя в волосы.
Она вгрызается в нижнюю губу, срывая кожу со внутренней стороны и ощущает, как кровь попадает на кончик языка.
— Я же, блять, просила, – рычит себе под нос, после чего бросается в коридор, а уже оттуда – вниз по лестнице. — Папа! – сглатывает слюну, чувствуя, как нагреваются веки, и бежит в зал, где слышит голос отца и его жены Джулии.
— Да, Лэтти?
— Где она? – шипит сквозь зубы Гилл, ощущая приток адреналина в кровь.
— Ты о ком, куколка? – интересуется отец, поправляя очки и откладывая в сторону новый выпуск «Форбс». Он пришёл недавно, ведь сидел в синем деловом костюме.
— Не называй меня куколкой больше ни-ког-да! – с отвращением выплёвывает девушка в его лицо. — Где Роксана?
Она требовательно скрещивает руки на груди, ища глазами их домработницу – эмигрантку из Польши, не блещущую особым знанием языка; её ломаный английский всегда больно бил по ушам, особенно в моменты, когда эта женщина открывала рот, даже если её об этом никто не просил.
— Роксана! – раздражённо выкрикнула та, смотря в потолок. Послышались шаги.
— Господи, дорогая… – начал отец, морщась. — Что произошло?
— Сейчас узнаешь, – с хищным оскалом выпалила Скарлетт. — О, явилась, – голос пропитывается ничем не прикрытым презрением, когда в зал входит женщина низкого роста в белой униформе. С непонятливым видом домработница останавливается перед ней, держа в руках какую-то тряпку.