Нет, ему хотелось не этого.
— Спасибо, – благодарит его Гилл, когда сверкающее платье падает на бетон.
Тогда что остаётся? Просто стоять и смотреть? Рик едва обезопасил Акацию, но ещё двум помочь он точно не сможет.
Ебучий, блять, кошмар, от безысходности которого хочется выть. Что кажется более важным: чужая жизнь или собственная свобода? Страхи, въевшиеся в кожу, всё это время находившиеся где-нибудь на периферии и долгое время никак его не тревожившие, вновь крушат стены сознания. Что будет, если тебя поймают?
Несколько пожизненных? Смертная казнь?
(«её ещё практикуют?»)
Вечность за решёткой. Гниение живьём. Угроза в виде других заключённых и режим дня. Господи, режим дня…
Да, безусловно, ему жаль, но…
— Зачем ты это делаешь? – вырывается у него. Злоба жидкой сталью циркулирует в запястьях.
Не настолько.
Прямого ответа, конечно же, не последует:
— Неужели ты этого не хочешь? – с неискренним удивлением спрашивает Скарлетт, замирая с чистым скальпелем в руках.
— Для чего? – повторяет тот, так и не рассчитывая на реакцию.
— Очень… странно, – выдаёт Гилл, рассматривая парня и девушку, что медленно раскрывают веки. — Очень странно, что ты так горячо отказываешься… Если, по сути, создал меня сам.
Рику, кажется, послышалось.
— Что? – недоумевает он.
— Ты привил мне это, – говорит она, словно в бреду. — Первое убийство, первое изощрённое убийство, следующие, не менее жестокие… И всё – ты. Ты не сделал меня статуей, но превратил в нечто большее.
Ричард ухмыляется, когда мысли в голове начинают путаться:
— Даже я не смог бы создать такое чудовище.
Скарлетт смотрит на него. Долго и тяжело, пока показная досада не начинает скапливаться под веками.
— Что, так ничего и не ответишь? – молчание тянется с усердием резины. Тишина действует как трёхкратное усиление его желания причинить ей боль. Не убить – навредить. Так, чтоб она задыхалась в крике, умоляя прекратить, чтоб правдиво плакала и содрогалась, ломала ногти и выла, сжимала зубы, сдирала горло… В ушах – хруст костей. Мысли обретают статус навязчивых.
Он видит перед собой, как явь, её распухшее лицо и руки в крови – её собственной, вычурно-красной. Он видит её катарсис, омовение от каждого греха, её страждущее благородство. Очищение, омытое ужасом и трагедией, её истинный путь к исправлению.
— Потому что знаешь, что это – правда, – изрёк он. — Нет надобности в нацеленном на меня обмане. Отныне.
Гилл, чей взгляд до этого был рассеян, отводит глаза в сторону; в них – блеск слёз. Она дышит глубоко и громко, тяжело. Всё чаще и чаще втягивает затхлый воздух в лёгкие, пока тело не начинает бить крупная дрожь.
— Прекрати. Сейчас же, – едва не срываясь, произносит та.
— С чего бы? – Рик вскидывает брови как ни в чём не бывало. — Я разве сказал что-то не то? Или…
Сердце перестаёт биться в миг.
Баркер на последних секундах уворачивается от того, что рассекло воздух в сантиметре от его лица; скальпель звонко рухнул на пол, у самых ног.
— Какого… – только и успевает пробормотать Ричард перед тем, как услышать женский сдавленный крик, как будто чем-то заглушаемый.
— С добрым утром, сука, – выплюнула Гилл, вырывая окровавленный нож из плеча содрогающейся в рыданиях девушки. Кровь густо обтекает лезвие, переливаясь в искусственном белом свете. Рик не может разглядеть жертву: лицо до того сильно искажает боль, что он не в силах различить его черты. Лицо распухшее, лицо красное, лицо мокрое от слёз – слёз ужаса, страха, безысходности.
Он ногами врастает в пол. Способности к речи, действиям, мыслям – они искореняются полностью, как будто и не было. Всё, что остаётся – слабое дыхание.
— Твой дружок, да? – яростно выпаливает Скарлетт, хватая парня, что на вид младше девушки (совсем подросток), за тёмно-русые волосы. Зелёные глаза с длинными ресницами подавленно смотрят в пол, лоб едва морщится. Веки падают, когда его цепляют руки Гилл. Раскрасневшееся лицо изначально имело бежевый оттенок. — Да? – сквозь зубы спрашивает она, поворачиваясь к дрожащей девушке. — Отвечай! – взвизгнула Гилл так, что ему, на мгновение, показалось: уши начинает закладывать.
Как в лихорадке, незнакомка начинает кивать, не переставая трястись от захлестнувшего её страха.
— Отлично, – губы растягиваются в улыбке, что вместила в себе все оттенки безумия. Из груди Скарлетт рвётся смех, больше похожий на характерные звуки асфиксии. — Замечательно, – Гилл грубо толкает парня, что молча ждёт своей участи, пока девушка задыхается от кровотечения, умываясь слезами. Длинные светлые волосы липнут к мокрым щекам. — Так даже лучше.
Скарлетт встаёт. Глаза её бегают из стороны в сторону – ими она ищет что-то, что находит быстро: молниеносно хватает небольшую ёмкость, выполненную из толстого стекла, завинченную пластиковой крышкой. С той же скоростью она надевает резиновые перчатки, что валялись на полу у синего чана, натягивая их по самые локти, затем беря такую же стеклянную бутылку, ничем от предыдущей не отличающейся за исключением цветов стикеров, что были приклеены к крышкам.
— Замечательно, – она продолжает бормотать под акомпанемент из чужих всхлипываний. Гилл говорит на порядок тише, когда садится напротив парня: — Сейчас посмотрим, да, – вновь улыбнулась, после чего взглянула на первую жертву. — Какую выбираешь? – Скарлетт подняла обе бутылки вверх, ожидая ответа. — Ах да, как я могла забыть, – внезапно поморщилась та, опуская одну из ёмкостей на пол крышкой вниз и затем протягивая руку к её рту. С мерзким шипением она отрывает широкую клейкую ленту от опухшего красного лица. — Теперь выбирай.
В эту же секунду полились отчаянные мольбы: «отпустите нас, пожалуйста», «мы никому ничего не расскажем», «только не делайте мне больно» и прочее, прочее, прочее… Звонкий удар по щеке повлёк за собой жалобный всхлип.
— Я не спрашивала, отпускать мне вас или нет, – прошипела Гилл, вдавив пальцы в её подбородок. — Я сказала выбирать.
Дрожа и заикаясь, девчонка выдавливает:
— Первая.
Скарлетт одобрительно ухмыляется.
— Хорошо. Рик?
Она поворачивается к нему. Только в этот момент он понимает, что оцепенение испаряется.
— Принеси камеру, пожалуйста, – попросила она тоном непривычно спокойным.
«Сегодня ты снимешь для меня фильм».
— Нет.
Мир останавливается. В этой короткой фразе, что звоном отбивает свой ритм по вискам, он не узнаёт самого себя.
— Мне показалось? – не узнаёт его, похоже, и Скарлетт.
— Я не собираюсь снимать это, – отчеканил Баркер, тоном дав понять: это – окончательное решение.
— Ты уверен? – с тем же спокойствием интересуется Гилл, как бы давая ему второй шанс, время передумать. Молчание служит ответом. — Хорошо. Значит, первая.
Резким движением она срывает ленту и со рта паренька, всё ещё неестественно молчаливого. Вновь оттягивает за волосы, и, когда рот приоткрывается, без всякой осторожности вливает в горло серную кислоту.
У Баркера внутри что-то рушится.
Он видит, как глаза в адской агонии закатываются ко лбу, изо рта сочится белая пена, а тело парня начинает биться в неконтролируемых конвульсиях. По ушам вновь ударяет крик – истошный, очевидно раздирающий глотку. Стены сотрясаются от обилия разнообразных звуков: смеха Скарлетт, мучительных рыданий девушки, и… Кажется, он и сам близок к тому, чтоб потерять сознание, рухнув на пол, но неожиданно накатившая тошнота его отрезвляет.