Тело всё ещё бьётся, живая жертва всё ещё задыхается. Пена обращается красной, когда он, связанный, обессиленно валится набок. В стеклянных глазах лишь белизна с закатившимися зрачками, лишь тонкая влажная дорожка на остатке щеки.
Кислота выела нижнюю половину лица до самой кости. Одежда прожжена ею же.
А его телом завладевает нерешимость: словно туго перетягивает дыхательные пути шнуром, вызывая онемение во всём теле, блокирует мыслительные процессы посредством отрезания мозга от кислорода. Ему действительно не кажется?
Не в силах втягивать воздух в лёгкие, он исступлённо вглядывается в труп, валяющийся в луже, всматривается в кости, что выглядывают из слоёв разъеденной плоти, созерцает навсегда застывшее выражение чудовищной, невыносимой боли, и… Сколько это длилось? Господи, нет.
Нож в руке Гилл смотрится до чёртиков естественно.
— Пеняй на себя, дорогая, – скалится Скарлетт, смотря на сходящую с ума девчонку, что начинает ёрзать и бить связанными ногами по полу. — Ты сама выбирала, правда же? – она демонстративно откручивает крышку второй бутылки и делает небольшой глоток. — Вода, к слову, с лимоном. Снижает сахар и ускоряет метаболизм.
Скарлетт снимает толстые перчатки, швыряя их к ногам мёртвого парня. С видом наиболее обыкновенным она любуется выжженными дырами на белом лице, взглядом изучает тело – как мусор или груду бесполезного хлама, что вот-вот подвергнется утилизации. На ней – ни тени удовольствия, радости или других положительных эмоций, только лишь сосредоточенность. Пугающе глубокая задумчивость.
Ричард незаметно для себя самого сползает по стене. Почти задыхается.
— Да ну, чего разнылась? – весело интересуется та, вновь опускаясь к ревущей девушке. — Эй, ты что? – кровь, что заливала плечо, останавливалась медленно. Было видно: жертва слабла по мере того, как та покидала сосуды через рваную рану – попытки сопротивления вот-вот сойдут на нет. Впрочем, как и её визги. — Милая, не стоит, правда, – Гилл вытирает слёзы с мокрых щёк тыльной стороной ладони, волдыри на которой Рик заметит только несколько часов спустя. — Хочешь, чтоб я тебя отпустила?
Девушка начинает кивать: без остановки, изо всех оставшихся сил. В её расширяющихся глазах мелькает искра надежды: крошечной, но до ужаса яркой.
— Отпустить?
В ответ Гилл получает кивки ещё более энергичные. А затем, всего какую-то секунду спустя, резко мрачнеет. Звонкий удар отрезвляет помутнённое сознание.
Баркер вздрагивает.
Скарлетт бьёт её по лицу так, что та падает, а затем, с остервенением, вбивает носки незашнурованных ботинок в рёбра.
Забавно, как за полчаса из изящного создания в платье «от-кутюр» Гилл превратилась в тварь в человеческом обличии, одетую в огромную стянутую футболку, впитавшую кровь, и тяжёлые блестящие ботинки.
Скарлетт наносит удары, кривясь от напряжения, пинает ослабевшую девчонку, что уже больше не всхлипывает, как чёртову игрушку, и наверняка грезит о хрусте её костей. Бьёт по бёдрам, животу, грудной клетке так яростно, что даже проскакивает мысль: не прикончит ли она её раньше, чем доведёт задуманное до конца?
Волосы, выбившиеся из причёски, падают на мокрый от пота лоб, и Гилл быстро сдувает их с лица, вслушиваясь в равный плаксивый скулёж, исходящий снизу. Сердце колотится, а девчонка, уже не хныча, умоляет остановиться.
— Что, говоришь? – на мгновение успокаивается Гилл, когда наклоняется к ней. — Перестать?
— Прошу… Пожалуйста… Хватит.
Скарлетт улавливает её слабое, неглубокое дыхание.
— Хорошо, – она хаотично, внезапно отскакивает на несколько шагов назад, затем – смеётся, хватая ртом воздух. — Хорошо, только ты кое-что… Кое-что для меня сделаешь.
Гилл падает на колени так же неожиданно, как и вонзает нож в уже мёртвое тело. С характерным треском кромкой разрывает оставшуюся ткань, затем погружая лезвие в ногу трупа. Как мясник, что только-только обезумел, Скарлетт снимает кожу с изумляющей лёгкостью, затем вырезая мясо с верхней части коленного сгиба. Несколько минут кропотливой работы – её пальцы сжимают ярко-красный склизкий кусок.
И, подобно голодному хищнику, забрасывает его в рот.
Гилл кривится вновь, наверняка подавляя желание выплюнуть,
(«зачем?»)
с закрытыми глазами, а сквозь сжатые губы доносится приглушённый смех. Она давится и, наконец, жуёт. Широко распахивает веки.
— Да. Да, ты это сделаешь, – в синеве её глаз – больной энтузиазм, ввергающий в панику.
Рик перестаёт верить в реальность. Этого не может быть, это происходит не с ним. Он не может быть свидетелем чего-то подобного, это – лизергиновая лужа, очередное видение, вызванное галлюциногеном, прометазиновый сон, передозировка, в конце концов – ночной кошмар, это не…
Минутами спустя в её руке блестит кусок ещё больший, предназначенный для неподвижной, выбившейся из сил, истерзанной девушки.
— Поднимайся. Давай-давай, – пальцы ныряют в затылочные пряди и грубо тянут, поднимая голову, направляют расфокусированный, вымученный взгляд на себя.
Только неразборчивый стон и по кругу повторяющееся «нет». Мольбы, скулёж, слабые попытки увернуться.
Девчонке разжимают челюсть, в рот запихивая срезанное с трупа мясо. Открывается второе дыхание.
Вопль вновь дерёт уши, которые он даже не пытается закрыть.
(ТЫ
МОЖЕШЬ
СПАСТИ ЕЁ)
Почему ты сидишь, забитый в угол? Почему ты слушаешь? Почему ты не можешь встать?
Ты способен помочь. Она потеряла много крови, сломала рёбра и сорвала голос, но она будет жить, если ты… Она выживет, только…
(ЭТО
СОУЧАСТИЕ)
Только что? Убей Гилл? Да, вонзи ей скальпель по самые гланды, вырежи артерии, вперёд. Тебе ведь важнее жизнь какой-то уличной шавки, правда? Важнее, чем муза, подруга и вдохновительница?
Убей Скарлетт и повесь себя следом, потому что без неё ты – никто.
(ТЫ
МОЖЕШЬ
ПОМЕШАТЬ)
Но она сделает с тобой то же самое. Однажды она сделает с тобой то же самое, это – лучший вариант из всех возможных: убей её и потеряй стимул существовать, убей её, скорби и со временем отыщи новый. Ты можешь, ты можешь, ты можешь…
(«НЕТ!»)
Он ни жив, ни мёртв, только ощущает, как органы чувств покрываются толстым слоем льда, отнимая возможность испытывать хоть что-либо. Исступление. Бесконечный холод, мороз под сантиметрами белеющей кожи.
От мерзкого чавканья и смеха, что доносится будто из горла умалишённой, его передёргивает. Рик бы выколол себе глаза, лишь бы не видеть, как ей в горло проталкивают сырое человеческое мясо, пробил уши, чтоб не слышать, как она задыхается, но он даже подняться не в силах: в оковах шока и трепета, сильнейшего омерзения, которым руки охватывала дрожь, Баркер может только наблюдать.
Рик назовёт тысячу оправданий, только бы не выдать правды: боится. Он непритворно её боится.
Вой изнурённого, затравленного, изведённого… Животного. От человеческого голоса не осталось ни ноты.
Ему слышится рассвирепелый рёв. Скарлетт в припадке бьёт себя по голове, вбивая кулаки в виски.
— Заткнись! – визжит она, начиная наносить удары хаотично, по всему своему черепу. — Заткнись! Прекрати орать!
Девушка, что спиной упиралась в стену, медленно вдыхала, даже не размыкая губ. Её вопли стихли, вот только Гилл кричать не перестала.