— ЗАТКНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ!
(«сейчас всё закончится это всё вот-вот прекратится»)
Подождать, всё ещё не сдвигаясь с места, будучи скованным и бесполезным. Конечно, подождать, ведь у тебя есть время. А у жертвы её пыток – нет.
Естественно, ты ни за что ей не поможешь. Естественно, потому что слепая любовь при любых обстоятельствах весомее чужой, тебе не знакомой жизни.
Или, вернее сказать, её крошащиеся остатки?
Ричард наконец фокусирует зрение, когда слышит направленные к нему шаги. В какой-то момент ему даже кажется, что её бессмысленный гнев вот-вот обрушится на него, и её синие глаза, бешено вращающиеся, будут последним, что запечатлит его память. Шаги неравномерные, быстрые, тяжёлые…
Нет, она всего-то подхватывает скальпель, валявшийся у его ног. Всего-то.
— Я не могу, – Гилл рычит сквозь зубы, снова тянет девчонку на себя, как безвольную тряпичную куклу. Да и она больше не противится: о приближении конца мечтал не один Рик. — Не могу больше слышать твой ор, не могу, не могу, не могу!
Скарлетт оттягивает голову назад, оголяя горло. Остриём прорезает кожу – не слишком глубоко, но достаточно для того, чтоб тело в её руках конвульсивно дёрнулось.
Вертикальная рана становится глубже, когда Гилл запускает ладонь внутрь горла, что уже полно крови: она, тёмная, пузырилась на губах, бурлила внутри, как вскипающая вода, и переливалась через рот, стекая по подбородку. Скарлетт быстро находит голосовые связки, но, вместо того, чтоб перерезать, она вытягивает их.
Жизнь, едва теплившаяся в груди, покидает тело, стоит только Гилл потянуть с большей силой. Горло в буквальном смысле начинает исчезать, когда она, дрожа, наматывает их на ладонь.
Картина повторяется: обращённый к потолку взгляд, тело в агонии, несколько неразборчивых звуков и последние рефлексы, отдаваемые той, что уже наполовину мертва.
Лезвие сверкает над связками, похожими на куски безобразной ткани, и последним рывком Скарлетт выдирает их с победным рычанием. Голова, как по команде, падает набок.
Голосовые связки, мокрые от крови, блестят в левой руке Гилл.
Ричард поднимается. На ногах шатающихся, словно налитых свинцом, он, держась за стены, бредёт к лестнице. Сухой рот, пустые лёгкие и почти влажная оболочка глаза.
Не помнит, как преодолевает ступени, не помнит, что ему кричат вслед, не помнит своего блядского имени, выбираясь наружу и падая на аккуратно выстриженную траву.
Его рвёт.
Фейерверки, разрывающиеся в вечерней августовской темноте, запущены в небо в честь двадцатилетия Скарлетт Гилл – теряющей рассудок психопатки и так и не пойманного мельбурнского потрошителя.
Комментарий к XXV: «ФУДЖИФИЛЬМ»
отакої…
========== XXVI: НОВЫЙ ДЕНЬ — НОВАЯ ДРАМА ==========
Он потирает глаза – усталые, с нависшей над ними броской тенью недосыпа, – пока впускает дым в лёгкие. Утро не бывает добрым. Утра не бывает, если ты не спишь ночь напролёт, игнорируя его наступление.
— Ты давно стригся вообще, эй? – Элла бесцеремонно взъерошивает его мягкие чёрные волосы. — Зарос, пиздец.
Ричард страдальчески морщится, спиной упираясь в дерево. Почти флэшбек.
— Чего грустный такой? – весело интересуется Готтлиб, отпивая что-то голубое из стеклянной бутылки.
— Это что? – Рик кивком указывает на яркий напиток.
— Это? А, да ничего особенного, – улыбнулась подруга. — Водка. Лайм. Бергамот.
— С утра пораньше – и напиваться? – вскинул бровь тот. — Это у тебя метод обучения такой? Впитываешь больший объём информации?
Баркер тяжело вздыхает, закрывая веки. Людей вокруг корпуса вьётся чересчур много.
— Ты после теории и практики монтажа такой замученный?
Ах, если бы.
— Причина слегка… В другом, – тяга за тягой, сигарета обращается распадающимся пеплом.
— Господи, только не говори, что это из-за того маньяка, который… Сбежал? Или откуда он там вылез? – воскликнула Элла.
— Его и не арестовывали, неоткуда сбегать, – он безучастно пожимает плечами.
— А ты откуда знаешь? – прищурилась она, смехотворно спародировав подозрение.
— Это же логично, разве нет? – Ричард смотрит вдаль, так и не сходясь с Эллой взглядом. — Он бы не смог сбежать, по крайней мере, так быстро. Да и, сказать честно, тот мужик из телевизора, которого выдали за убийцу, выглядел ужасно запуганным.
— Что бы это значило? – Готтлиб забирает сигарету из его рта, затягивается сама. — Как бы взяли не того?
— Не «как бы», это действительно так, – сигарета снова между его пальцев. — Всего лишь взяли психически больного человека с сомнительным прошлым, спустив на него всех собак. Так и делается в большинстве случаев.
— А смысл? – фыркнула та. — От этого же, вроде как, эффекта не будет особого?
— Да, но нет.
Элла непонимающе кривится, одаряя Баркера неоднозначным взглядом.
— Смысл в том, чтоб успокоить население и притвориться, что полиция работает, а не просто стремится поскорее закрыть дело. Теперь ясно? – он наконец встречается с ней глазами.
— Да-а, только…
Лёгкий порыв ветра заставляет волосы упасть на лоб снова.
— Только что?
— Не знаю, это ужасно, – хмурится Элла. — Он просто так раскидывает куски тел, тупо повсюду, и никто не может ничего поделать? Это как, блять, вообще такое возможно?
«Вы взяли не того, вы ошиблись. И ваша ошибка стала фатальной».
Ему в голову солнечными вспышками бьют воспоминания о том, как она сидит на кухне своего дома, вырезает буквы, рядом стопка ярких журналов, как вырезает буквы, сидя на кухне его дома, рядом стопка газет, вырезает куски плоти в подвале, рядом труп, пихает в чужое горло, рядом труп, съедает сама, рядом труп…
— Так а с тобой-то что?
Рик сводит взгляд с кучки первокурсников на Эллу. Слегка кривится.
— Затерялся на жизненном пути, если можно так выразиться, – во вздох он вкладывает всю тяжесть, что нависает над ним вот уже несколько дней. Несколько дней беспрерывных душевных терзаний на одну и ту же тему, гос-по-ди-по-мо-ги.
— Имеешь в виду учёбу? – вскидывает брови она. — Хочешь бросить колледж?
— Чёрт, нет, – хохотнул Баркер, вдавливая окурок в близ расположенную урну. — С чего ты вообще это взяла?
— С потолка, – фыркнула Готтлиб. — Ты же последние месяцы вообще на парах не появляешься. Что я ещё могла подумать?
Да, звучит странно, но учёба – одна из тех немногих вещей, которые позволяют ему держаться на плаву, всё ещё. По нему, конечно же, не скажешь.
— Нет, не то русло, – Рик скрестил руки на груди. — Я потерялся немного… в другом. Именно тот случай, когда подвергаешь сомнению всё то, что когда-то считал правильным. Подвергаешь сомнению… Самого себя, что ли. Слов не хватает объяснить.
— Воу, – поморщилась Элла, – всё оказалось серьёзней, чем я предполагала.
— Не знаю, это намного больше, чем я могу выдержать. Кажется.
Молчание ударяет сильнее шума.
— Погоди, – наконец отзывается Готтлиб после длительной паузы. — Что?
Они переглядываются:
— Что?
— Это звучит, как начало предсмертной записки, – смутилась та. — У тебя всё в порядке?
Хочется забиться в угол и вопить. Выкричать весь кислород, отхаркаться словами любви, выплюнуть всю свою изнанку. Вцепиться руками в волосы и, наконец, умыться слезами: болезненно-горячими, душащими, наполненными многолетней тоской. Рыдать от бессилия, от полного непонимания происходящего, от жалости: к себе и к тем, кто пострадал из-за него.
Ничего правильного в этом не было.
— Конечно, – нервно улыбнулся он. — Я всего лишь… устал. Очень сильно устал.