— Я, по-твоему, не знаю? – безразличным, тихим голосом переспрашивает тот, переводя взгляд на белую больничную стену.
— Тогда избавься от неё, – уже спокойнее говорит он. — Выкинь её шмотки, вытолкай за дверь и удали номер. В колледже тебе осталось всего пару месяцев, после этого ты её больше не увидишь. Всё. Это всё, что тебе нужно сделать.
— Так просто об этом говоришь, – смешок.
— Потому что это и есть просто. Всего несколько действий, а твоя жизнь уже перестанет находиться под угрозой.
— Подумаю, – сухо изрекает Рик.
— У тебя есть время до следующего понедельника, — Элиас зачем-то осматривает своё запястье, часов на котором нет. — Иначе я сам вышвырну эту шваль из твоей квартиры. Возможно, за волосы, поэтому у тебя есть шанс распрощаться с ней цивильно. Я пошёл за кофе, буду через двадцать минут. Не повесься на шторе только, умоляю.
Баркер послушно кивает.
А она входит за пять минут до его возвращения.
Матовая красная помада на пухлых губах и хищнический взгляд оттенка сапфира: высокомерный, изучающий, он не оставлял без внимания ни один сантиметр его бледного лица со впавшими щеками. Глухой стук каблуков под потолком палаты.
— Всё же поднялся и позвонил.
Рик замирает: как будто охваченный безотчётным страхом, он не в силах пошевелиться. Почему-то оцепенел.
(«действительно: почему же?»)
— Не в «скорую», – отвёл глаза, как стыдливый ребёнок. Смотрит сквозь окно.
— Впрочем, без особой разницы, – поправив юбку, Скарлетт опускается на стул рядом. Тёмные волосы собраны в высокий хвост. Недочёты кожи скрыты тем самым консилером от Джеффри Стара. — Ты выжил, с чем я тебя поздравляю.
— Ты хотела моей смерти.
Гилл морщится едва заметно:
— Я была расстроена тем, как ты ко мне отнёсся.
— Расстроена настолько, что попыталась свести меня в могилу?
Он всё ещё на неё не смотрит.
— Ты же знаешь: я бываю вспыльчива.
Молчание отбивает свой ритм. Он ничего не чувствует.
Несказанное облегчение: нет ничего, что могло бы заставить его простить её. Он не испытывает ни болезненной привязанности, ни жалости, ни даже тоски при мысли о том, что уже через… неделю? Около того? Её рядом не будет – всё должно закончиться. Он знает, на что способен Элиас, и знает, какой пиздец произойдёт, если условия, им поставленные, не окажутся выполненными. Да он и сам не против.
— Окей, – простодушно, без малейшего сопротивления.
Гилл набирает воздуха в лёгкие:
— Я хочу, чтоб ты вернулся. Домой. Скорее.
Рик хохочет. Не знает, что и ответить, ведь Скарлетт сейчас выглядит так смехотворно, полностью уверенная в себе и в том, что после этого он останется.
— Вернусь, не беспокойся, – Ричард закрывает глаза, вскидывая голову к потолку.
И, когда дверь открывают, он расплывается в улыбке.
— Я не буду спрашивать, какого хуя, – сходу заявил Элиас, опуская бумажные стаканы на стол. — Скажу сразу: ты встаёшь и идёшь во-от через эту дверь, прямиком нахуй, чтоб я тебя здесь не видел.
Ответа не последовало. Баркер вслушивается с нескрываемым удовольствием.
— Что-то непонятно? – начал Лендорф. — Повторить ещё раз?
— На каком основании, позволь узнать? – равнодушным тоном уточняет она.
— Ты пыталась убить моего друга, он только сейчас отходит от капельницы, стрессовые ситуации ему абсолютно противопоказаны. Ты – одна сплошная стрессовая ситуация, так что проваливай, и побыстрей. Я жду.
— Ты, во-первых, выгнать меня так просто не можешь…
— А во-вторых, ты пиздуешь вон, или твоя репутация знатно подпортится. У меня связей дохуя, если интересно, и десяток-другой человек я точно смогу убедить в том, что ты – убийца и потенциально опасный для общества человек. Хочешь получить клеймо больной ебанашки – оставайся, конечно.
Ричард только беспомощно повёл плечом, ощутив на себе взгляд Гилл: «А я-то что?». А затем, не без внутреннего ликования, услышал стук каблуков по полу и скрип открывающейся двери.
— Что здесь произошло? – слышится голос недоумённой Эллы, что неожиданно вваливается вместе с Тео.
Элиас разочарованно вздыхает:
— Вас кто, блять, в палату впустил?
Она перестаёт видеть горизонт, и, наверное, впервые в жизни жалеет о совершённом. Нет, непосредственно на Баркера ей наплевать: было ли ему больно, как он себя чувствовал – без разницы, её волнует только то, что он может ей дать, и чего, скорее всего, она теперь не получит.
В его прихожей Скарлетт сбрасывает обувь, швыряет верхнюю одежду на спинку белого дивана и заваливается на него сама. Что делать дальше – ей пока не понятно.
Не глупая: понимает ведь, что с большой вероятностью ей без него не справиться. Считай, завербовать Ричарда не получилось. И что остаётся?
— Бля-ять, – вымученно протянула Гилл, пока ладони сползали по лицу. Ладно, хорошо. Слишком остро вопрос ещё не стоит. Что она может сделать уже сейчас?
Поесть.
Скарлетт слышит звонок в дверь через полчаса, пока орудует палочками, опуская суши в острый соус. Она недовольно закатывает глаза,
(«какого хера?»)
но откладывает еду в сторону. Поднимается, укутанная в плед, с бокалом вина в руке, и раздражённая спускается на первый этаж.
— Что там опять? – проворчала Гилл, даже не потрудившись узнать, кто находится по ту сторону. Щелчок. — Марго? – в её голосе слышится неподдельное удивление; она выгнула обе брови. — Привет.
— Здравствуй, Скарлетт.
Гилл хмурится:
— Прекращай, серьёзность тебе не к лицу.
Марго держится отстранённо: руки – в карманах джинсового комбинезона, смотрит на подругу (бывшую?) с приподнятым подбородком, излучая апатичность совершенно невыносимую.
— Чай, кофе, вино двадцатилетней выдержки? – вздыхает Гилл, разворачиваясь и направляясь на кухню. Кофе она заваривает уже рефлекторно, бросая плед к вещам на спинке дивана.
Марго же спускает рюкзак с плечей, и, пока Скарлетт того не видит, что-то достаёт, а затем беззвучно кладёт на кухонную тумбу.
— Я знаю, чем вы занимаетесь с Баркером.
Скарлетт издаёт смешок:
— Трахаемся, – кривится та. — И что? Нельзя, что ли?
Гилл разворачивается, и, когда взгляд падает на красный альбом, у неё внутри резко холодеет. Ступор.
Марго смотрит на неё взглядом непроницаемым и тяжёлым. Под ним она чувствует себя обожжённой до костей, почти ощушает запах горелой плоти. Нет, этого не может быть.
— Сначала Блэр не хотела верить, – печально улыбнулась Бейсингер. — Она думала, что это – какая-то ошибка, и ты никак не можешь быть тем самым «мельбурнским потрошителем». Скажу честно: ты очень сильно её расстроила. Она же правда тебя любила.
Скарлетт отводит глаза, закусывая нижнюю губу. Сердце вот-вот пробьёт грудную клетку, а руки уже давно во власти крупной дрожи. Горло сохнет.
— Но она поддержала моё решение. Мы обе считаем, что ты должна быть наказана за то, что совершила.
Страх сводит скулы, застревает в горле тугим комом, наваливается на грудь неподъёмной тяжестью, а мыслительный процесс приостанавливает себя сам.
Стой. Что?
— Мне до сих пор кажется: ты хотела, чтоб мы узнали, да? Или зачем оставила эти рисунки на самом видном месте?
Почему ты боишься? Это всего лишь Марго: та, что раскидывается громкими словами, но на деле ничего особенного из себя не представляет. Тише, спокойнее, без паники – с помутнённым разумом адекватно ситуацию не оценить. Ты выберешься, ты обязательно что-нибудь придумаешь.
— В первый раз это меня насторожило. Просто сфотографировала то, что было: мало ли, вдруг ты впечатлялась произошедшими убийствами и рисовала сцены, как это всё представляла? – Бейсингер не вынимает ладони из карманов. — Конечно, я могла поспешить с выводами. Поэтому стала ждать.