– Значит, поэтому вы и дали им религию? – Внутри меня трясёт, так что я намеренно говорю с подчеркнутой медлительностью.
– Они получили то, что согласны взять. Религия – это то, чего они хотели. Даже когда мы даём им науку, они всё равно ухитряются превратить её в религию, потому что считают полученное знание божественным откровением и молятся на него вместо того, чтобы расширять его.
Я вдыхаю поглубже и скрещиваю руки на груди.
– Ладно. Если им нужна религия, я дам им религию. Только это будет правильная религия. Я покончу с чушью про превосходство, с правилами принесения в жертву коз и указаниями по стрижке волос. Я дам им религию, которая научит их помогать друг другу и стремиться к познанию. Пусть будет Бог, если без него они не могут, но пусть будет один Бог для всех. Потому что мы все – братья.
Отец прикрывает глаза. Мои слова его не убеждают. Скорее всего, он думает, что всё это детский лепет.
– Молодёжь всегда считает тех, кто жил до них, глупцами. Поверь мне, сын, многие мудрецы размышляли над этой проблемой годами. Прежде чем ты попытаешься улучшить что-то, убедись, что разобрался, как это работает. Религия может быть очень опасным оружием в руках фанатиков. Создавая новую религию, ты создаёшь почву для столкновения. Кровопролитного столкновения. Ты об этом подумал?
Я смотрю на сжатые под столом кулаки. Руки у меня костлявые, мальчишеские, ноги длинные и тощие. Босые стопы покрыты грязью, голени исцарапаны колючками. Я обычный подросток, нескладный и неуклюжий, никак не похожий на героя, способного изменить мир. Но внешность бывает обманчива.
Я знаю свои сильные стороны. У меня есть редкая способность вдохновлять людей. Ко мне прислушиваются все: мужчины и женщины, молодые и старые, евреи и не евреи. Меня уважают, потому что я отношусь ко всем справедливо. Я верю, что каждый заслуживает уважения просто за то, что он человек. А если вы относитесь к людям уважительно, то и они ответят вам тем же.
– Я хочу принести мир, а не войну, – тихо говорю я, но голос всё равно надламывается. Терпеть не могу эти внезапные изменения! Иногда кажется, что моё собственное тело ставит мне подножки. – Я хочу найти способ объединить всех людей. Разве не сказано в Торе «Возлюби ближнего своего как самого себя»? Если вместо того, чтобы защищать свои личные интересы, люди станут заботиться об общем благе, то не будет ни войн, ни преступлений, ни жестокости.
– Иешуа, ты пытаешься сделать невозможное, – устало вздыхает отец.
– Разве? Если что-то ещё не было сделано, это вовсе не значит, что оно невозможно!
– Сын, правила ведь не просто так придуманы, – отец заговорил со мной медленно и терпеливо, словно объясняя азбучные истины трёхлетнему малышу. – Твои необдуманные поступки и открытое презрение к традициям могут иметь серьёзные последствия. Некоторые знания держат в секрете, потому что не все способны их понять. Когда мы прячем опасную вещь от детей, то делаем это не в качестве наказания, а чтобы уберечь их. Наполовину понятая правда хуже, чем ложь.
– Правда всегда правда. А ложь всегда ложь. Середины здесь быть не может! – Мой голос слегка дрожит: нелегко сохранять равновесие!
Как я ненавижу их уверенность в собственной правоте! «Только мы знаем истину! Только мы имеем право решать, кому позволено узнать истину. Потому что мы – избранные, а все остальные слишком глупы и недостойны нашего священного знания».
Бред!
Мои щёки заливаются краской. Отец, явно заметив моё возбуждение, неодобрительно качает головой.
– Ты слишком молод, тебе не хватает опыта. Твои суждения ошибочны, и чувства берут верх над способностью мыслить. Мудрость приходит с годами. – Слова отца звучат по-прежнему ровно и негромко.
Ладно, пускай я слишком молод, зато хотя бы искренен!
– Если мудрость означает камень вместо сердца, то лучше уж я останусь глупцом!
Отец снова качает головой.
– Иешуа, глупости доведут тебя до беды. Синедриону не понравятся твои выходки, их не станут терпеть. Слишком многое поставлено на карту.
Ну ещё бы! На карту поставлена самая ценная часть их организма – задница.
– Синедрион – это сборище лжецов и лицемеров! – Моё самообладание тоже имеет пределы, и сдерживаться я больше не намерен. Тем более, что от Синедриона меня тошнит. – Да им на всех наплевать, кроме себя. А мне наплевать на то, что они обо мне думают!
Отец все жё потерял терпение и повысил голос:
– Сын, если они решат, что ты для них опасен, то без лишних размышлений свернут тебе голову!
Они думают меня можно испугать и заставить отступиться? Слишком плохо они меня знают!