— Вам отказывали?
— Я никого не приглашал.
— То есть, вам не отказывали, вы просто сами так решили, и не стали даже пробовать?
— Я не люблю, когда мне отказывают, поэтому не предлагаю, если есть сомнения.
— А они есть всегда?
— В этом случае — да.
— Пипец, — с тяжким вздохом констатировала Вера, разворачиваясь к следующему гобелену, с плотиной. — А какие танцы в империи?
— Там танцуют только женщины, продажные женщины, у них много разных танцев. Мужчины танцуют только с оружием, на праздниках в честь богов и духов.
— А там вы танцуете? — она скосила на него глаза, он поморщился:
— Нет, я не верю, что они существуют. А даже если они есть, то я не вижу смысла ублажать их таким глупым способом, вряд ли им это нравится.
— Откуда вам знать, что нравится богам и духам?
Он посмотрел на нее с большим желанием взять за горло и немножко придавить, Вера улыбнулась, в открытую дверь постучал и вошел парень в ливрее слуги, поклонился министру и протянул конверт.
Министр отпустил его жестом, выдвинул себе откровенно музейного вида стул, сел и разложил бумаги на столе с замысловатой мозаикой из разных видов древесины, отодвинув на край какую-то пафосную табличку. Быстро просмотрел, усмехнулся и стал читать вслух:
— Крепежный брус, военные аптечки, два дополнительных мага-стихийщика, архит… И он всерьез считает, что это личные просьбы. Умел бы бездарей увольнять — цены б ему не было, а то он как по молодости ходил на практику с дежурными бригадами, так до сих пор думает, что это большее, что он может сделать, — подписал, достал печать и стал проштамповывать листы. — А отец его уже сдает, пора бы пост принимать, а он не готов. Дайте боги здоровья его отцу, может, лет десять протянет и что-то изменится.
Вера смотрела на бумаги, потом на гобелен, опять на бумаги. Что-то в этом было волшебное, такое сильное, как грохот воды на плотине, где была ленивая равнинная речка, а потом кто-то подписал чертеж и смету, и вода превратилась в ревущую мощь, меняющую тысячи жизней.
В кончиках пальцев появилось пульсирующее желание к нему прикоснуться, хоть на секунду, поправить волосы, ощутить шероховатость ткани воротника, тепло кожи…
«Не смей. Отвернись, Вера, хватит.»
На гобелене худые рабочие долбили кирками гранит, один грузил камни в тачку, второй стоял, разминая спину, и смотрел на двоих хорошо одетых господ с папками и карандашами, разговаривающих с мужчиной в комбинезоне, который указывал на недостроенную галерею фабрики, и активно что-то объяснял.
«Кто-то катит мир, а кто-то бежит рядом и орет: "Куда катится мир?!"
С кем я?»
Министр закончил с подписями, убрал все в папку, сказал:
— Порядок. Теперь письмо начальнику графской службы МЧС Рубена. Иду на вы, с инспекцией, через два дня. Подпись, печать.
Вера улыбнулась:
— Решили предупредить?
— А что делать? Моя цель не человека уволить, а чтобы все работало как положено. Уволить — много ума не надо, а попробуй на его место найди нового, чтобы и компетентный, и опытный, и честный, и согласился. Если человек плохо работает, это еще не значит, что он бездарь, может, у него стимула нет. Если лентяй после пинка резко начинает хорошо работать, то пусть сидит на своем месте, его просто надо чаще пинать. А вот если он даже после пинка хорошо работать не начал, значит надо менять его. Лентяев полно, ну так это опытные лентяи, если вместо них набрать инициативных дураков, ничего хорошего не выйдет.
Вера вздохнула и кивнула:
— Мой мир это проходил. Я вам не рассказывала про китайский геноцид воробьев и повальный белый чугун?
— Нет. Чем провинились воробьи?
— Ели много.
— Я их понимаю, — он улыбнулся и встал, вернул на место табличку и стул, протянул Вере руку, — пойдемте и мы тоже что-нибудь съедим, и вы все расскажете.
6.38.14 Дворцовый храмовый комплекс
Они поднялись на третий этаж, перекусили под исторический экскурс в волюнтаризм, потом министр посмотрел на часы и сказал, что пора идти за платьем. Но у портнихи как раз одевалась Лайнис, а фигуры у них с Верой оказались разные, о чем портниху никто не предупредил. Их попросили погулять еще двадцать минут, Вера перекинулась парой слов с Лайнис, убеждаясь, что она действительно не пострадала, пожелала ей удачи, и вышла в коридор. Министр предложил потратить эти двадцать минут на дворцовый храмовый комплекс, потому что он ближе всего, взял у портнихи теплую накидку для Веры, и через минуту они уже шли по внешнему саду.
Здесь была настоящая осень, влажная и холодная, фонари вдоль дорожки горели через один, луна за облаками намекала о себе тусклым пятном, деревья наклонялись над ними, мрачно перешептывались редеющими кронами. В центре площади впереди молчал фонтан, по бокам застыли неразличимые в полумраке скульптуры. Вера остановилась и обернулась — сверкающий праздник внутри дворца казался отсюда таким бесконечно чужим и далеким, как будто она опять стояла на ступеньках дворца Кан, маленькая и беззвучная, у ног циничных каменных драконов.
— Вера? — министр подошел ближе, запахнул на ней накидку поплотнее, — вы в порядке? Если хотите, можем уйти в любой момент. Без телепорта, просто останетесь спать у меня на третьем этаже.
— Не надо, я в порядке. Так где храмы?
— Прямо здесь, — министр обернулся и очертил широким жестом темноту за следующей аллеей, — центральный — Патерус, за ним — Вариус, слева мужская анфилада, справа — женская, дальний — храм Мориуса, бога смерти, и усыпальница под землей. Все закрыто, Георг приказал их не отапливать и не освещать, он давно сюда не ходит.
— Почему?
— Не верит в богов, это самая распространенная версия, — он взял ее за руку и повел вокруг фонтана, она пыталась рассмотреть крыши храмов в ломаной линии между черным небом и черными деревьями. — В детстве он ходил туда, но потом что-то случилось, и перестал. По дворцу ходит байка, что он молился Патерусу среди ночи, и что-то увидел, от чего бежал с воплями до самой своей комнаты, то ли бог ему явился, то ли почудилось что-то, никто не знает. Но байка есть, а очевидцев нет, а у него я не спрашивал. Если хотите, спросите вы, он к вам как-то резко проникся, может и рассказать. Вы и в своем мире так на людей влияли? — он посмотрел на нее, она улыбнулась и пожала плечами, задумчиво сказала:
— Если предположить, что в моем мире все такие, как я, то было бы логично, если бы все обладали какой-то природной защитой от этого. А раз в вашем мире таких нет, то и защиты, видимо, нет, поэтому все так легко расслабляются.
— Хм, надо подкинуть эту идею Кайрис.
— Зря вы на нее вызверились.
Он молчал, под ногами влажно сминались листья, Вера уже жалела, что сказала это. Он медленно глубоко вдохнул и очень сдержанно сказал:
— Пусть знает свое место. Мы с ней не друзья, она на меня работает, потому что подходит для этой работы, я ей плачу, она выполняет приказы — все просто, без самодеятельности. Да, мы вместе учились, и хорошо сработались во время практики, она там была единственной женщиной, но держалась очень достойно — я не отрицаю ее квалификации, я даже позволяю ей обращаться ко мне на "ты", потому что мы знакомы полжизни, но это не дает ей никаких привилегий, пусть держит свое чувство юмора при себе, и свои советы пусть засунет себе… обратно. У нее большие проблемы с мужчинами, детская травма, связанная с насилием, ей лично ничего не сделали, но она видела такие вещи, которые для ребенка оказались… сложными. Она сама об этом знает, и сама решила посещать специалиста, прошла курс лечения, ее официально допустили к любой работе, у нее не было никаких проблем никогда, я считал, что это не влияет на ее объективность. А тут вылез сюрприз.
— А почему вы думаете, что она необъективна?
Влажный звук шагов, шорох ветра, медленное размеренное дыхание, такое четкое, как по секундомеру. Вера молчала, сама себе пытаясь ответить на свой вопрос.
Аллея уперлась в массивные двери в глубоком проеме, петли и ручки поблескивали влагой, министр толкнул дверь ногой и вошел первым, зажег свет, Вера прищурилась от яркости и застыла с запрокинутой головой — роскошно расписанный потолок изгибался множеством ярусов, небольшие круглые, треугольные и длинные картины из жизни святых складывались в единую мозаику, как будто приветствуя и приглашая идти дальше.