Аппетит приходит во время ходьбы. Впереди, на другой стороне улицы, я заметил прохожего, одетого в темный плащ; отвороты его сапог тускло мерцали. Я подумал о рыбе, которую скоро буду есть, заторопился, поравнялся с ночным прохожим и обогнал его. Кошка на ближайшем крыльце прекратила вылизывать себе задницу и, не опуская вертикально задранной лапы, стала смотреть, как я прохожу мимо. Наверху, в одном из темных домов, спорили голоса — мужской и женский. Еще один поворот — и из бездны небес вывалился ломоть луны, похожий на всплывающее из глубин и роняющее тяжелые капли величественное животное…
Минут через десять я добрался до доков и двинулся по Портовой дороге, на которой были разбиты почти все фонари, — а те, которые горели, выглядели уцелевшими по чистой случайности. Немного света добавляли освещенные окна, несколько ведер с горящей смолой и сияние только что взошедшей луны. Запах соли и водорослей был здесь сильнее, дорога завалена мусором, прохожие одеты более ярко и более шумны, чем публика на проспекте — если не считать Дроппу. Я дотопал до дальнего изгиба бухты, где шум моря был громче: торопливое, нарастающее приближение волны, потом она разбивается о волнолом и совсем тихо плещет у самого берега; поскрипывание бортов кораблей, лязг цепей, постукивание лодчонок и маленьких рыбацких шхун о пирс или о причал… Где-то сейчас моя старая добрая «Звездная вспышка»…
По плавному изгибу дороги я пошел вдоль западного берега гавани. В поисках нужного переулка я принялся соваться во все тупики подряд — из одного пара крыс выгнала прямо мне под ноги черного кота. Все прочие запахи здесь перекрывала вонь испражнений — и жидких, и не слишком, — а неподалеку раздались вдруг крики, грохот и шум борьбы. Это навело меня на мысль, что общество здесь собирается самое подходящее. Вдалеке дребезжал бакенный колокол; где-то поблизости прозвучала произнесенная с почти нескрываемой скукой забористая многоэтажная фраза. За фразой воспоследовала парочка матросов — шатаясь, они вывернули из-за угла справа, проковыляли, ухмыляясь, мимо меня и через мгновение грянули песнь. Я подошел и посмотрел на табличку на углу того дома. Надпись гласила: «Переулок Морского Бриза».
Да, это был он — переулок, прозванный местными Гробовой Аллеей. Я свернул туда. Улица как улица. За первые пятьдесят шагов мне не попалось ни одного трупа или хотя бы валяющегося в отключке алкаша. Впрочем, один мужик попытался, не сходя с крыльца, продать мне кинжал, а классический персонаж при напомаженных усах предложил организовать для меня что-нибудь юное и страстное. Оба предложения я отклонил, но зато узнал от сутенера, что до «Окровавленного Билла» уже рукой подать. Я пошел дальше. Случайно оглянувшись, я заметил далеко позади три фигуры в темных плащах: похоже было, что меня преследовали — на Портовой дороге я их тоже заметил. Хотя это могло быть и совпадением. Чтобы не чувствовать себя параноиком, я мысленно разрешил им быть кем угодно и следовать сколь угодно далеко и постановил не обращать на них внимания. И ничего — они продолжали себе идти, а когда я в конце концов обнаружил «Окровавленного Билла» и вошел, они протопали мимо, перешли на другую сторону и направились в небольшое бистро чуть дальше по улице.
Я повернулся и осмотрел заведение. Бар справа, столы — слева, на полу — подозрительные пятна. Деревянная табличка на стене предлагала сделать заказ у стойки и указать, на какой столик его подать. Под дощечкой мелом был расписан дневной улов.
Итак, я вошел и, стряхивая с себя взгляды, подождал, пока ко мне не подошел грузный мужчина с изумительно мохнатыми седыми бровями и не спросил, чего мне нужно. Я сказал, что нужно мне синего морского ската и указал на пустой стол в глубине. Мужчина кивнул и прокричал заказ в дыру в стене, потом спросил, не желаю ли я освежиться «Мочой Бэйля». Я желал. Он принес стакан и бутылку, откупорил ее и передал мне. Я расплатился, направился к выбранному столу и сел спиной к стене.
На стенах тлели фитилями масляные светильники, прикрытые закопченными стеклами. Три типа — двое помоложе, один постарше — играли за угловым столом в карты и передавали друг другу бутылку. За столом слева от меня устроился другой — еще постарше. Его левую глазницу пересекал зловещий шрам. На стуле справа лежал клинок, на шесть дюймов выглядывающий из ножен. Тип сидел спиной к стене, — как и я. За другим столом расположились музыканты — отдыхали между номерами, как я понял. Я плеснул в бокал желтого вина и сделал глоток: характерный вкус, запоминающийся на годы. Это вино хорошо пить залпом. Барон Бэйль владел виноградниками милях в тридцати на восток от Янтаря. Он был официальным поставщиком вина ко Двору — его красные вина были, как правило, безупречны. С белыми у него получалось гораздо хуже, и он зачастую сливал второсортное пойло на местный рынок. На этих винах стоял его герб и изображение собаки — он любил собачек, — так что иногда вино называли «Собачьей мочой», а иногда — «Мочой Бэйля», в зависимости от того, какой шел разговор. На первое иногда обижались любители собак.