Я закрыл дверь, сунул ключи в карман, бросил кейс на ближайшее кресло и уже направлялся к дивану, когда на кухне зазвонил телефон.
Бросив почту на кофейный столик, я развернулся и почапал на кухню. Взрыв, который немедленно шарахнул у меня за спиной, мог бы вышибить из меня мозги. А мог бы и не вышибить — точно не знаю, потому что, как только рвануло, я нырнул головой вперед. Стукнулся башкой о ножку стола. С одной стороны, я чуть не потерял сознание, зато с другой — не потерял ничего существенного. Все потери пришлись на долю гостиной. Когда я поднялся на ноги, телефон звонить уже перестал.
Я знал, что есть масса более простых способов избавиться от ненужной почты, но еще долго меня мучил вопрос — кто же мне тогда звонил.
Иногда я вспоминаю и первую серию этой мыльной оперы — грузовик, который решил на меня наехать. Я тогда лишь мельком увидел лицо водителя, прежде чем бросился в сторону, — безучастное, никаких эмоций, как будто он был мертв, загипнотизирован, накачан наркотиками или одержим. Выбирай из этого списка что хочешь — и можно сразу несколько позиций.
Потом настала ночь грабителей. Они напали на меня без единого слова. Когда все завершилось, я, уже топая прочь, оглянулся. Мне кажется, что заметил смутную тень, метнувшуюся во тьму парадного подъезда дальше по улице, — нетщетная предосторожность, я бы сказал, особенно если учесть, что только что произошло. Впрочем, это мог оказаться кто-то, причастный к нападению. Я тогда был измучен, а человек этот был слишком далеко, чтобы обеспечить полиции описание моей персоны с особыми приметами. Если бы я вернулся и узнал, что это просто прохожий, он мог бы потом меня опознать. Не то чтобы я опасался, что обычное дело о самозащите без превышения необходимого уровня обороны могут раздуть в нечто большее, но ведь тягомотины не оберешься… Поэтому я решил: ну и черт с ним, пусть живет — и пошел дальше. Еще одно интересное тридцатое апреля.
День ружья. Я топал по улице. Хлопнули два выстрела. Оба — в «молоко»: кирпичные крошки сыплются из стены здания слева от меня, и только тут я сообразил, что происходит. Третьего выстрела не было, из стоящего через улицу здания раздался глухой удар и что-то как будто треснуло. Окно на третьем этаже было распахнуто.
Я поспешил туда. Это был старый многоквартирный дом, парадная дверь была заперта, но я не стал задерживаться — не до тонкостей этикета. Поднялся по лестнице, подошел к комнате, которая, по моим расчетам, была именно та, и решил подергать за ручку. Это сработало. Грубо говоря, дверь была незаперта.
Я встал сбоку и, толкнув дверь, увидел, что комната мебелью не обставлена и пуста. И кажется, не жилая. Не мог ли я ошибиться? Но затем я заметил, что окно, выходящее на улицу, распахнуто, и увидел то, что лежало на полу. Я вошел и прикрыл за собой дверь.
В углу валялось сломанное ружье. По отметинам на прикладе я догадался, что его, прежде чем отбросить в сторону, с огромной силой шарахнули о ближайший радиатор. Затем я увидел на полу что-то влажное и красное. Немного — всего несколько капель.
Я наскоро обыскал квартиру. Она была невелика. Окно в спальне тоже было открыто, я подошел к нему. Рядом с окном крепилась пожарная лестница, и я решил, что этот выход ничем не хуже любого другого — и для меня тоже. На почерневших перекладинах лестницы виднелись несколько мелких пятен крови — и все. Ни внизу, ни дальше по переулку никого видно не было.
Власть. Чтобы убивать. Чтобы оберегать. Льюк, Джасра, Гэйл. Кто ответственен?
Чем больше я думал об этом, тем более укреплялся в мысли, что утром открытых газовых горелок я тоже проснулся от телефонного звонка. Не было ли это предупреждением об опасности? Каждый раз, когда я пытался осмыслить эти события, мне начинало казаться, что в каждом из них ощущается некоторая искусственность интонаций. Теперь же все высветилось в совершенно ином свете. По словам Льюка и псевдо-Винты, настоящая опасность во время последних покушений мне не грозила — хотя казалось, что любое из них могло закатать меня в гроб. Кого теперь винить? Преступника? Или спасителя, который хотя и спасал, но не вполне последовательно? Кто из них кто, в конце концов? Я помнил, какой запутанной была история моего отца из-за той проклятой автомобильной аварии, которая была сыграна подобно «Последнему году в Мариенбаде», — хотя его приключения казались бесхитростными по сравнению с теми, что выпали на мою долю. По крайней мере, большую часть времени он точно знал, что ему следует делать. Может, я унаследовал семейное проклятие и вечно обречен путаться в изощренных интригах?