«ПРЫГАЙ ПРЫГАЙ ПРЫГАЙ ЖИВИ»
И она бросилась в ночь.
Глава 12
Феликс падал. Страх так сильно сжимал горло, что он не мог даже закричать. В таком ужасе даже попытка зажмуриться ничего бы не изменила. Всё та же темнота и падение, темнота и холодные когти ночи у его лица. Казалось, внутренности остались где-то в кабине Иммельмана IV, а не полетели вместе с ним. Сердце отказывалась подчиняться даже самым базовым законам выживания, стуча и замирая, и вновь оживая, пока он падал…
падал…
падал…
Досчитать до пятнадцати, а потом дёрнуть за шнур.
«Один… два…» – Феликс шевелил губами, но не слышал собственных слов. Из-за ветра, гудящего в ушах, и из-за многочисленных инструкций Баша. Кусочки замысловатого плана роились в голове.
Используй значок Гитлерюгенд с формы, чтобы открыть замок наручников. Потом освободи Заключённую 121358.Х. На стене кабины будет красный рычаг. Привлеки внимание девчонки к нему, но не слишком быстро. Вам нужно прыгнуть как можно ближе к четырнадцатичасовой отметке. У тебя есть часы?
Многое из того, что произошло за последние несколько часов, было подстроено заранее. От выбранного для Иммельмана IV воздушного пути до их размещения в личной кабине фюрера и спуска на подходящую для прыжка высоту. Всё это было частью плана штандартенфюрера – освобождение крысы из ловушки.
Но страх Феликса был настоящим. Он думал, что ради семьи готов на всё. Но теперь знал – постыдно, несомненно, – что сам он не решился бы на прыжок. Если бы девушка не подтолкнула его, Феликс был бы ещё в «Кондоре», на пути к Германии, новым сломанным пальцам и страшной судьбе семьи Вольф. Без могил.
Но девчонка подтащила Феликса к краю, посмотрела прямо в глаза и толкнула.
Ради Адель! Вот что сказала ему девушка, даже не представляя, как ужасно верны её слова. Какое благословение и проклятие таилось в одном толчке. Вольфы спасены, но будет много крови. Кровь за кровь. Кровь за отмщение. Мир потонет в ней.
Благословение, проклятие, благословение, проклятие.
А он всё падал…
падал…
падал…
Досчитать до пятнадцати. Конечно, эти секунду уже прошли! Феликс потянул за шнур. Парашют раскрылся, тонкая ткань взвилась в ночь. Ремни врезались в плечи Феликса. Мир встал на место.
Луна висела высоко над головой, ярко сияя, словно Адамова голова на фуражке Баша. Всё вокруг было серебристым и тёмным. Далеко внизу виднелись остроконечные кроны пышных сосен. Странно… разве здесь должно было быть столько деревьев?
Нет, нет, нет, нет… НЕТ!
В самолёте, открыв часы, Феликс обнаружил, что стрелки встали. Время замерло, и он понятия не имел, когда оно остановилось. Пять часов назад? Восемь? Три? Они летели уже так долго.
Именно в этот момент Иммельман IV начал снижать высоту. В этот момент Феликс испугался, что всего через несколько минут они приземлятся в Германии. Четырнадцать часов были на исходе. Сейчас или никогда!
Но Германии – её сверкающих памятников и грозного изгиба крыши Зала Народа – нигде не было видно. Земля была безмолвна, не освещена; насыщенно-темная дикая земля, раскинувшаяся на многие километры. Ни ферм, ни городов в поле зрения. Только деревья, деревья, деревья.
Они прыгнули слишком рано.
В отдалении, справа и слева, Феликс заметил парашюты других беглецов. Жизни Луки и девушки висели на волоске, лишь несколько сантиметров ткани отделяло их от падения, удара, смерти.
Это напомнило Феликсу, что и сам он всё ещё падал. Спускался туда, где не ступала нога человека.
Что будет, когда он достигнет земли?
Интерлюдия
Три портрета
Пустота давила на Вольфов, когда они собрались вокруг телевизора. Она проникла во все уголки гостиной – высушила полевые цветы в вазе на кофейном столике, покрыла тусклыми тёмными пятнами посеребрённые картинные рамы. Повсюду, куда бы Феликс ни посмотрел, чувствовалось отсутствие, но особенно ему не давал покоя стул. В его продавленных горчичных объятиях Мартин любил читать. Сколько вечеров брат провёл на этом стуле, листая сокращённую версию «Моей борьбы» и пытаясь притвориться, будто понимает её?
Теперь он стал святыней. Опустевшей по причинам, о которых никто из Вольфов не говорил. Шерстяной плед, брошенный Мартином утром в двенадцатый день рождения близнецов, оставался нетронут. Два года пыли, копящейся на крепкой пряже.
В доме Вольфов теперь было много пыли. Пыльные сугробы собирались на полках, оседали на страницах неоткрытых книг. Мать Феликса этого словно не замечала. Впрочем, она и не присматривалась. Большую часть времени мама проводила в полумраке спальни. Редким утром она выбиралась из кровати.