В производстве этой оригинальной водки, как ни странно, главным компонентом был заговор. Дед закрывался в каморке и часа два что-то шептал над бродильным чаном, делая руками шаманские пассы – это я подсмотрел в отверстие, просверленное мною в потолке.
Во время "сухого" закона, последней отрыжки подыхающего в конвульсиях развитого социализма, ушлые соседи все-таки выманили у деда Артема рецепт этой поистине "огненной воды", но как они не изощрялись, а достичь при большой крепости удивительной мягкости оригинального самопального продукта так и не смогли. Дед пытался и мне передать свои знания по части самогоноварения, но учеником я оказался никудышным, хотя записи его "лекций" сохранил. Из них я вычитал, что для производства "заговоренной" водки требуется не менее двух десятков лечебных трав, древесный уголь, дубовые опилки, особая вода, которая была только в нашей кринице на огороде, жженый сахар, заморские специи, дрожжи с хмелем и… некая молитва почти в стихах, обращенная неизвестно к кому. Когда я пробовал удивительный напиток в последний раз, то дал себе клятву, что когда пойду на пенсию, обязательно продолжу семейную традицию – буду производить эту поистине царскую водку, но только для друзей.
Наш поздний ужин, больше похожий на очень ранний завтрак, прошел в сдержанной обстановке. Дед, большой знаток человеческих душ, мудро помалкивал, а Лева и Элла, все еще не пришедшие в себя от переживаний, и вовсе не были расположены к легкомысленному трепу, обычно царящему во время застолья с выпивкой. Но на "заговоренную" водку они налегли с такой страстью, что у Артема Тарасовича глаза полезли на лоб. Дед хотел было их предупредить о ее коварстве, но я сделал знак, чтобы он воздержался от замечаний. Я знал, что эта водка развязывает язык почище специальных химических препаратов, используемых при допросах во вражеском тылу. А это было мне на руку.
Дед постелил гостям в разных спальнях, но они располагались рядом. Наш большой рубленный дом, несмотря на внешне абсолютно деревенский вид, тем не менее был построен как нынешние дачи – с удобствами внутри и даже некоторым комфортом. Артем Тарасович полжизни проработал механиком МТС, а затем, уже будучи на пенсии, нанялся в строительную организацию, занимавшуюся возведением особняков и коттеджей. Там он был и слесарем, и сварщиком, и автомехаником – короче говоря, мастером на все руки и все случаи производственной жизни. Оттуда дед и вынес некоторые познания в архитектуре и проектировании жилых домов. Когда организация после очередной девальвации дензнаков развалилась, он остался без работы, а так как сидеть без какогонибудь дела ему было невмоготу, дед, не долго думая, занялся перестройкой собственного дома. Он убрал ненужные перегородки, добавил новые, соорудил мансарду, поставил котел на мазуте и смонтировал первоклассную отопительную систему. Дед в своем рационализаторстве дошел до невиданного в деревне – он пробурил скважину, провел в дом водопровод и оборудовал в нем туалет и ванную. И, ясное дело, после этого стал самым видным женихом среди холостых односельчан.
– А теперь нам пора поговорить, – сказал я очень серьезно, когда мы остались втроем – я, Лева и заблудшая душа по имени Элла.
– Я ничего не понимаю… – немного заплетающимся языком сказал Берман и обхватил голову руками. – Эти бандиты в масках… пистолеты… Почему!?
– У нас есть ответ. Прямой и однозначный. – Я жестко посмотрел в глаза Эллы. – Мадам, вам пора расколоться. Если вы водите за нос этого лопуха, – я обличающим жестом указал на Леву, – то со мной такой номер не катит.
– Как ты смеешь!? – задохнулся в праведном гневе Лева.
– Еще как смею, – ответил я с гнусной ухмылочкой. – На мою жизнь за последний месяц столько раз покушались, что я уже сбился со счета. А потому я имею полное право узнать хотя бы кусочек правды. И именно от вас, несравненная.
– Лева, что ему от меня нужно? – с растерянным видом спросила Элла.
Нет, ну меня эта женская непосредственность, которой наши подруги маскируют патологическую лживость, просто умиляет!
– Красавица, не нужно нам ля-ля, – отрезал я грубо и нагло. – Если не хочешь понимать меня по хорошему, я могу и не спрашивать. Но тогда завтра вы отсюда съедете, а я пойду в ближайшую церковь и поставлю свечи за упокой ваших грешных душ. Самые толстые и дорогие, какие только есть, можете не сомневаться. Не думаю, что вам позволят ходить на этой земле больше суток. Адью, господа. Спите спокойно, дорогие друзья.
– Стас! – возопил Берман, перепуганный моим, никогда прежде неслыханным, дерзким выступлением. – Погоди! Объясни, в чем дело… – Он смотрел на меня с мольбой.
Я взглянул на Эллу. Теперь в ее глазах засветилось упрямство – до нее уже начала доходить моя игра. Свои полные розовые губы она сжала так плотно, что они превратились в очень тонкие бледные полоски. Ладно, твоя взяла, краля, я тебе помогу.
– Не знаю, что она тебе плела, окопавшись в твоей квартире, но эта милая девушка замочила небезызвестного нам обоим Храпова. Треснула по башке статуэткой – и все дела.
Причем даже не один, а два раза. Для верности. Как по мне, так этот гад заслужил и большего – например, четвертования – но зачем нас подставлять? Пардон, тебя, Лева – я в эту молотилку попал почти случайно.
– Элин, это… правда!? – У Левы отвисла челюсть от изумления. /Ни фига себе – Элин… С этими интеллектуалами, бля, не соскучишься. Даже мой дедфантазер до такого классного имечка не додумался бы./ Ну, конечно, я так и знал… Элла ударилась в бурные слезы, являющиеся самым опасным оружием для недалеких лохов, Лева, естественно, начал ее утешать, предлагая свой носовой платок и стакан воды, а я, как древний сфинкс, гордо возвышался над этим бардаком, дожидаясь, пока не закончится соленый ливень. Мы и не такое видали…
Наконец запас слякоти исчерпался, Лева, как может только мужчина, размазал остатки макияжа по лицу Элин – тьху, твою дивизию! – и она обрела способность связно говорить и излагать то, что у слабой половины рода человеческого называется мыслями.
– Я не хотела… – всхлипывая, начала она свою исповедь. – Он ударил меня… он бы меня убил! Я знаю его… Знала, – поправилась танцовщица. – Это настоящий зверь – хладнокровный и жестокий. Он меня просто терроризировал. Я не помню… как это все случилось. Я ничего не помню!
– Зато я все хорошо запомнил…
Я встал и потянулся. Несмотря на усталость, спать мне не хотелось. Но мне предстояла длинная дорога и выехать из деревни я должен был до рассвета. Так что у меня на сон оставалось всего ничего, не более двух часов. И если этот базар-вокзал затянется, то я рискую сломать себе шею, свалившись сонный вместе с машиной в какой-нибудь овраг.
Что ж, придется форсировать события.
– Вы, милочка, шандарахнули хахаля по кумполу, проломили ему череп, а затем, позвонив своим приятелям /а их у вас хватает/, устроили китайский цирк с болванчиком в виде бездыханного Стаса Сильверстова. – Я церемонно поклонился. – Дико извиняюсь, что нечаянно разрушил всю вашу постановку. Особенно прекрасной была сервировка стола.
Только не говори, подруга, что твоим духом там и не пахло! Так накрыть стол могла только женщина, при этом обладающая очень недурным вкусом. Я специально попросил тебя помочь деду оформить наше застолье. Он человек простой, в этикете ни буб-бум. А ты все сделала классно. И точно так, как было на хазе Храпова. Возразите, мадам, если сможете.
– Элин… – Берман смотрел на свою пассию с ужасом. – Это… правда!?
– Господи! – Она закрыла лицо руками и попыталась выдавить слезу; но это ей не удалось, и Элла, бледная от внутреннего напряжения, с вызовом ответила: – Да, я это сделала. Лева, у меня не было иного выбора. Меня заставили! Но я не знала, что он твой друг.
– Оправдание, достойное Макиавелли. Сей господин с раздвоенным змеиным языком, скорее всего нашей даме неизвестен, но тебе, Лева, интеллигенту по крайней мере в третьем поколении, он хорошо знаком. Это я сказал для того, чтобы подвести черту под прениями.