– А он, случаем, не шмальнет по нам из какой-нибудь "дуры"? – спросил я у Плата с большим сомнением – у меня из головы не выходила старушка с ее подарком. – С него станется.
– Держи ушки на макушке, – нехотя бросил Серега, сам во власти подозрений.
– Тогда вот что… – Я придержал своего одра и спрыгнул на землю. – Атакуй с фронта, а я зайду в тыл. Пока не свистну, в калитку не суйся. Хрен его знает, что на уме у этого "нелегала". В случае чего падай и отползай к укрытию. Только не мешкай, мать твою!
Лучше быть живым трусом, чем мертвым дураком. И достань свой ТТ, чтобы он был под рукой.
Плат мрачно кивнул, и я, перемахнув через плетень соседнего с избой Тертышного двора, по-пластунски пополз между кустиков смородины, держа курс на сортир, построенный на меже. Вскоре я занял удобную позицию возле крохотного сарайчика и по-разбойничьи, заложив четыре пальца в рот, засвистел.
Через минуту скрипнули несмазанные петли калитки и Серега крикнул:
– Хозяин! Эй, хозяин! Выйди на минутку, нужно поговорить.
Я вынул из кармана "вальтер", дослал патрон в ствол и, махнув рукой на маскировку, перебежал под стену избы. Выглянув из-за угла, я увидел Серегу, уже стоявшего во дворе, возле калитки, но все еще не решающегося пройти дальше.
И правильно сделал. Ответ Тертышного был весьма оригинален и очень действенен: скрипнула дверь, раздались быстрые дробные шажки и… Плата как корова языком слизала! Он закрыл калитку с такой поспешностью, что прищемил пальцы, и я услышал как он высказал об этом прискорбном факте свое мнение в очень не литературных выражениях.
Но я даже не улыбнулся. Мое внимание было приковано к приземистому коротконогому существу, которое спокойно и обстоятельно обнюхивало место, где совсем недавно стоял Серега. Это был пес из очень кровожадной породы бойцовых собак бультерьеров. Можно сказать, живое и очень опасное оружие.
Едва я подумал не без дрожи в конечностях о том, что меня от пса отделяет всего несколько метров и низенький заборчик, как позади избы раздались шорохи и какая-то возня. "В клещи берет, гад!" мелькнула отнюдь не глупая мыслишка и я, совсем озверевший от такого нахальства, рванул навстречу опасности, готовый стрелять без размышлений.
Тертышный застрял в окне, вовсе не предназначавшемся для таких фортелей, так как оно было совсем маленьким. Он уже до половины выбрался наружу – ногами вперед – и теперь смешно вертел задом словно пес с обрубленным хвостом, увидевший хозяина с костью в руках. Видимо Тертышный под шумок решил дать деру – уйти огородами в недалекую рощицу. Я облегченно вздохнул, сунул пистолет за пояс и одним сильным рывком выдернул старого гэбиста из окна вместе с трухлявой рамой.
– Здравствуй, дядя, – сказал я с ехидством и забрал у Тертышного двустволку, в которую он вцепился как черт в грешную душу. – Никак на охоту собрался?
Ошеломленный моим появлением старый гэбист не нашелся, что ответить. Он лишь угрюмо посмотрел в мою сторону и без лишних слов пошел впереди, заложив руки за спину. Я поневоле восхитился его понятливостью – что значит старый сталинский кадр.
На пороге избы-дачи нас встретил все тот же бультерьер. Он смотрел на меня с таким нехорошим выражением, что я немедленно достал "вальтер" и предупредил его хозяина:
– Дядя, убери пса. Иначе грохну.
Тертышной что-то буркнул и успокоенный бультерьер с независимым видом улегся на крыльце, поглядывая одним глазом на меня, другим на Плата, наконец преодолевшего вполне понятную робость и присоединившегося к нашей компании.
– Есть разговор, – жестко сказал я и мы прошли в горницу, не забыв поплотнее закрыть входную дверь, чтобы за нами не последовал четвероногий друг Тертышного.
Интерьер горницы не отличался изысканностью и богатством: ковер на полу, крепкий дубовый стол, две деревянные резные скамьи, сработанные хорошим мастером, старинная керосиновая лампа, подвешенная к потолку, дореволюционный самовар на тумбочке, несколько фотографий в рамках на стене, а вместо иконостаса, как я и ожидал, застекленный щит с портретами Сталина, Ленина и еще каких-то большевистских начальников в военной форме. В том же красном углу стояла этажерка с книгами, название которых я прочесть не смог из-за сильно потертых корешков.
– Что вам нужно? – хмуро спросил Тертышный, переминаясь с ноги на ногу.
И опять-таки я был восхищен его дисциплинированностью и железной выдержкой.
Другой на месте старого гэбиста уже на дерьмо изошел бы, качая права. А он даже не потребовал документы, удостоверяющие наши личности. И я его понимал – два таких лба, да еще с оружием, явно пришли не чаи гонять. Наверное, ему не раз приходилось вот так нагло и бесцеремонно вламываться в чужие дома и квартиры, чтобы арестовать очередного "врага народа", потому он прекрасно понимал, чем может закончится даже попытка к сопротивлению.
Пока я беседовал с Тертышным, Серега быстро осмотрел остальные помещения и, возвратившись в горницу, отрицательно покачал головой. Значит, Кристины здесь нет…
Неужто мы ошиблись и опять вытянули пустышку? Черт!
– Садитесь, Кузьма Игнатьевич, – любезно пригласил Тертышного Плат.
Теперь он, как более опытный по части допросов, взял инициативу в свои руки. А я и не возражал; хотя бы потому, что хозяин избы вызывал у меня стойкое неприятие. Мне такой тип людей всегда не нравился. В глубоко упрятанных под кустистыми рыжими бровями глазах Тертышного светилась неумолимая первобытная жестокость хама от рождения, которая с годами только усилилась. Наверное, он и сейчас ходил на митинги и демонстрации под кумачовыми транспарантами, до хрипоты требуя возврата к прошлому.
Случись чудо и вернись прежние времена, Тертышный работал бы, несмотря на преклонный возраст, денно и нощно, ломая кости и отбивая почки у "агентов империализма", вздумавших вырваться из-за колючей проволоки соцлагеря.
– У нас есть несколько вопросов, на которые нужно ответить правдиво, – между тем продолжал Серега, глядя на хозяина избы как удав на кролика. – Надеюсь, вы представляете, чем грозит вам, – эти слова Плат произнес с нажимом, – дача ложных показаний?
Тертышный обречено кивнул. Он давно понял, что попал в жесткий переплет, не имеющего ничего общего с законом. И теперь, несмотря на строптивый характер, готов был нам выложить все, что знал, и чего и в помине не было.
– Зачем вы брали передвижную морозильную установку? – в лоб спросил Плат.
Наверное, брехня уже висела на кончике языка Тертышного, но тут он взглянул на меня и невольно закрыл рот, щелкнув вставными челюстями. Ну почему я так не нравлюсь некоторым штатским?
– Внук Темрючихи попросил… – ответил он чуток погодя с огромной неохотой.
– Кто такая Темрючиха?
– Соседка… бывшая. Это когда я жил на улице Снегиревской… – Тертышный назвал точный адрес. – Темрюковы они. Лизаветой звали… Представилась два года назад.
– Имя, фамилия внука? – резко спросил Плат.
– Валеркой кличут. Фамилию не знаю. Он сын дочери Темрючихи.
– Где живет?
– В городе… – неопределенно ответил Тертышный. – Валерка не говорил, а я не спрашивал.
– Он объяснил, зачем ему морозилка?
– Сказал, что хочет подработать. Сами знаете, что сейчас почти все заводы стоят. Довели… демократы… – Это слово он произнес как ругательство, с ненавистью.
– Почему он сам не взял?
– Паспорт украли. А без документов куда сунешься?
– И вы так просто, по старому знакомству, отдали ему вещь, которая стоит как подержанная машина? Не зная ни адреса Валерки, ни его фамилии? – Плат скептически ухмыльнулся.
Впервые за время нашей беседы Тертышный смутился и заерзал по скамье. Ему до смерти не хотелось говорить всю правду, но внутренний голос подсказывал бывшему гэбисту, что мы не отвяжемся, пока не расколем его до конца. И он абсолютно не сомневался, что в средствах и методах допроса мы не будем очень щепетильными.
– Он оставил залог… – нехотя буркнул старый проходимец.
– Интересно, что этот залог собой представляет? – полюбопытствовал Серега. – Не думаю, что вы продешевили, а потому считаю, что его стоимость находится в пределах трехчетырех тысяч долларов. Не так ли?