Костя знал: те, что на экране, это уже не актеры. Не люди. Где-то там, в подвалах, где-то в этих больших кипящих чанах они растворялись крупинками сахара на дне, теряли себя, свои тела и становились бестелесными.
Он знал, что они другие. Не такие как он. Совсем. Они джины. Заложники лампы. Рабы целлулоида. Духи. Это волшебство заставляет их двигаться и говорить. Священная лампа пропускает свой магический свет сквозь их бесплотную сущность, и они вырываются на свободу… Они вырастают в великанов на трехэтажной белой стене – экране… громогласно хохочут, ненавидят, любят, мстят… Они живут свой краткий миг. Хронометрированный отрезок времени от начальных до финальных титров.
Этим другим, этим духам, живущим в дырчатом по краям целлулоиде, он прощал все: бесконечные патроны в револьверах, прыжки без парашютов с телебашен и погружения на дно океана без акваланга.
Он прощал им все. Все кроме одного.
Он просто ненавидел то, как в кино запрыгивали на едущий поезд. Просто ненавидел. Сколько раз маленький Костя Кровник презрительно качал головой, видя все эти неубедительные попытки индийских актеров. Он закатывал глаза, наблюдая нелепые прыжки французов. Он раздраженно фыркал и разводил руками, наткнувшись на подобную сцену в отечественном кинофильме.
Его бесили эти бестолковые взрослые.
Уж он-то знал, КАК это нужно делать.
Он-то понимал, ЧТО самое главное в такой ситуации.
Капитан Кровник лежал на спине и смотрел в светлеющее с каждой секундой небо.
Существуй машина времени, он бы вернулся в свое прошлое.
Он бы вернулся в свое детство и нашел бы там себя, беззаботного советского пионера.
Он бы надрал уши этому жадному малолетнему филателисту.
Надавал бы подзатыльников и отвесил хорошего пендаля этому юному кинолюбу.
Этому самоуверенному чванливому всезнайке.
Осип еще долго отказывался ходить в кино. Постоянно придумывал какие-то причины.
Костя знал, что Осип боится. Боится столкнуться там с Кривой. Тот бухой частенько забредал в кинотеатры города и бродил по задним рядам, наступая на ноги и заглядывая в лица. Костя не осуждал Осипа.
Серега Крива, в конце концов, совсем поехал крышей. Он ходил с совершенно обезумевшими глазами и часто разговаривал сам с собой. Люди, которые и так его всегда побаивались, стали при встрече переходить на противоположную сторону улицы.
Однажды к его дому подлетела пара желто-синих машин с мигалками. Криву выволокли из подъезда и увезли в горотдел. Почти сразу стало известно, что в ГОВД потащили и нескольких его дружков. Вечером весь город знал – убийство.
Оказывается, Крива и его жиганы каждый вечер, как стемнеет, шли к бомбоубежищу.
Вооруженные финками, железными палками с гвоздями и обрезом, они до утра дежурили у больших, крашенных черной краской дверей, ведущих под землю. Они, спрятавшись за деревьями, сидели в засаде – молча, не куря сигарет и вслушиваясь в темноту.
И однажды, глухой безлунной ночью они услышали, как дверь бомбоубежища приоткрылась. И как кто-то осторожно прикрыл ее за собой. Они услышали легкие шаги и увидели быструю тень.
Они бросились на него, как свора диких псов, но он оказался нереально здоровым – сбил их с ног и расшвырял во все стороны. Кровь брызнула из разбитых сопаток. Выбитые зубы веером разлетелись в темноту и защелкали по асфальту.
Крива пальнул в него из обреза. Дуплетом из двух стволов. И тогда они, совсем озверев стали бить его ножами. Палками. Ногами.
Говорят, Крива рыча пинал уже бездыханное тело. Говорят, они жгли его паяльной лампой – утром, когда солнце уже встало, сторожа нашли обугленный труп в луже запекшейся крови – его так и не смогли впоследствии опознать. Криву сдал кто-то из соседей – видели, как он под утро, шатаясь, весь в крови, вползал в свой подъезд.
И как ни клялись потом он и его дружки, что никакой паяльной лампы не было – им никто не поверил.
Криве дали вышку, а дружки его ушли по этапу на разные сроки за особо зверское групповое убийство.
Поезд, описав широкую дугу, снова вернулся к реке.
Кровник сунул пистолет в кобуру, поднялся на ноги и, пошатываясь вместе с платформой, потопал к лежащему на боку черному чемоданчику. Ребенок сидел на небольшой куче песка. Кровник осмотрел кейс со всех сторон. Потом подошел и плюхнулся рядом с пацаном, вытянув гудящие ватные ноги.