Выбрать главу

Рауль дождался, пока слуга доложил о том, что Трюэль покинул дворец, и только после этого повернулся к Тагэре:

- Я был прав, Шарло, но сейчас не до этого. Ты должен бежать.

- Я уже сказал, что не побегу!

- Да слышал я, но это твое благородство здесь не к месту.

- Это не благородство, Рауль. - Герцог задумчиво посмотрел бокал на свет. - Надо же, какое красное, я и не замечал раньше. - И повторил: - Это не благородство и не смелость, потому что я боюсь, очень боюсь того, что творят в Замке Святого Духа. Только выхода у меня нет. Я ДОЛЖЕН завтра пойти к королю.

- Должен? Ничего не понимаю.

- Тут и понимать нечего. Согласен, я свалял самого большого дурака в своей жизни, когда сунулся в Мунт, но мы уже здесь. Не знаю, пришел ли Обен сам по себе или его кто-то послал, но то, что мы в столице, знает не только он и его люди. Синяки[С и н я к и - презрительная кличка сыщиков из Тайной Канцелярии, в ведении которой находятся дела о государственной измене и оскорблении Величества. Согласно подписанной в 1659 году нотации (договору), Тайная Канцелярия Арции действует совместно со Скорбящими Братьями, адептами ордена святого Антония, расследующими дела о ереси и недозволенном колдовстве. Главой Скорбящих является кардинал, формально назначаемый Архипастырем и назначающий своих епископов в странах, находящихся в лоне Церкви Единой и Единственной. Синяки и Скорбящие при ведении дознаний пользовались особого рода магией.], те наверняка следили за нами с самой границы. Нас или убьют при попытке к бегству или схватят, но тайно, и объявят, что мы подались за Проклятый перевал[Проклятый перевал, ранее именовавшийся Гремихинским или Гордой. Перевал через Лисьи горы, отделяющий Благодатные земли от впавшей в ересь Таяны.]. Может быть, ты был не так уж не прав, когда советовал поднять восстание, войска бы пошли за нами, только вот Жозеф[Жо з е ф - Л у и - король Ифраны.] под шумок оттяпал бы от Арции еще кусок. Не хочу и не могу превращать войну с самым мерзким врагом, который был у Арции за последние шестьсот лет, в смуту. Да и что я сказал бы людям? Что хочу стать королем? Но я не хочу...

- Лучше быть королем, чем покойником, - Рауль ре Фло нехорошо улыбнулся, - но ты прав. Живыми уйти трудно, даже если Обен не станет нас ловить, а я ему отчего-то верю.

- Я тоже. Этот винный бочонок нам не враг. Но нам от этого не легче. Мой единственный шанс, Рауль, - делать то, чего от меня не ждут. Если Трюэль подослан, от меня не ждут, что, узнав обо всем, я все же пойду завтра к королю, а я пойду.

- А если не подослан, и о его визите никто не знает?

- Нас выследят в любом случае. А если меня схватят, то пусть это будет при всем честном народе. От меня ждут буйства, а я сопротивляться не стану. И попытки к бегству не будет. А вот ты уедешь, но не сейчас, а утром. В ливрее одного из твоих людей, якобы с письмом в Эльту.

- Если они поднимут на тебя хвост, я запалю такой пожар...

- Хорошо бы обойтись без этого, мне отнюдь не хочется изображать из себя жертву.

А барон Обен Трюэль был недоволен. В порядке исключения он не преследовал никакой далеко идущей цели, а просто хотел, чтобы Тагэре убрался из Мунта. Герцог ему не поверил и имел на то веские основания. Обен и сам бы себе не поверил, и все же, Все же Тагэре нравился ему много больше полоумного короля и его обнаглевшего родича. Фарбье вел себя так, словно у него на гербе не кошачьи следы[Кошачий след -в Благодатных землях на гербах незаконнорожденных, в случае, если их права признаны монархом и Церковью, к фамильному гербу (сигне) добавлялся отпечаток кошачьей лапы. Если бастард не был признан, но есть четыре свидетеля, готовые подтвердить его происхождение, он может использовать герб того же цвета, что и фамильный, где в правом верхнем углу помещается уменьшенное изображение родового символа (золотого - для мужчин, серебряного - Для женщин), а через весь герб наискосок изображаются отпечатки кошачьих лап.], а, самое малое, Великий Тигр[Тигр Мальвани (Великий Тигр) изображение лежащего Тигра на Фоне башни - родовая сигна Мальвани.], это не могло не бесить.

Трюэль был человеком циничным и равнодушным, но Шарль его чем-то тронул, и барон, посмеиваясь над своей чувствительностью, написал сестре в Фей-Вэйю. Он не собирался рисковать собой и своим положением, но и не предпринять вообще ничего отчего-то тоже не мог.

2850 год от В.И.

26-й день месяца Зеркала.

Арция. Постоялый двор "Веселый горшок"

Эстела ре Фло со вздохом отодвинула тарелку с истекающими маслом пирожками. Есть не хотелось, ей вообще ничего не хотелось, даже жить. Все, что было хорошего, все надежды, все радости остались в родном Фло, а ее продали. Продали. Чтобы спасти владения и обезопасить братьев, племянников, сестер, кузенов. Воспитанница! Ха! Ей никогда не выйти из монастыря, уж циалианки['Орден святой равноапостольной Циалы - единственный, но очень влиятельный церковный орден, в котором состояли исключительно женщины. Циалианские сестры владели специфической магией. Во главе ордена стояла Наместница святой Циалы, носящая титул Ее Иносенсии. Главная резиденция ордена находилась в монастыре в Фей-Вэйе, где хранилась основная циалианская реликвия - рубиновый гарнитур, некогда принадлежавший святой. Представительства ордена играли заметную роль в жизни всех стран, находящихся в лоне Церкви. В подчинении ордена находились Рыцари Оленя (называемые также Белыми рыцарями) воины, давшие обет безбрачия и служения. Белый рыцарь при желании мог отказаться от своего обета, вступить в брак или перейти на службу какому-либо сигнору или монарху, для этого нужно было лишь поставить в известность сестринство и дать клятву не разглашать орденских тайн. Но вернуться единожды ушедший не мог.] об этом позаботятся. Она примет постриг, и ее жизнь мало чем будет отличаться от заключения. Эста и раньше слышала, что Лумэны при помощи бланкиссимы[бланкиссима- титул циалианки высокой степени посвящения.] Дианы берут в заложницы девушек из знатных семей, но не представляла, что именно ей уготована подобная участь. Сначала воспитанница, через два года - послушница, затем - монахиня, которой если и разрешат увидеть родичей, то лишь через решетчатое окошечко в монастырской приемной. Эстела помнила, как много лет назад они навещали сестру деда, и бледная женщина в белом тихо и монотонно говорила внучатой племяннице, что нужно молиться святой Циале и слушаться папу с мамой, а Эсте отчего-то было страшно.