Все языки Анти-Земли звучали под его небом. Над Городом стоял звон тысяч колоколов, а по его улицам распространялся запах ладана из трехсот церквей. Над ним застыл жгучий, сухой воздух опалового цвета.
Неожиданно Сафарус остановился, охваченный ужасом. У него перехватило дыхание, и он почувствовал, как невыносимо больно сжалось сердце. Сколько раз в своей жизни, которая, казалось, длилась бесконечно, Сафарус испытывал подобный страх! Когда садился на тот корабль, что затонул впоследствии в Апулии… в Помпеях… в доме своего друга Флавиуса… и вот совсем недавно, когда эта рабыня приготовила ему бульон из цикуты… Он предчувствовал какую-то враждебную силу, чувствовал приближение смерти. Корабль, на который он не сел, разбился о рифы, Помпеи, которые он покинул, были погребены под слоем лавы, а проданная рабыня-гречанка отравила другого.
Что он мог сейчас сделать?
Сила, названия которой он не знал, витала в воздухе, и Иерушалаим готовился, как к празднику, к ее приходу. Почти во всех домах в это время жгли ароматические вещества и плели гирлянды для временных алтарей; благородные дамы ходили с распущенными волосами и плачем как Магдалены, сопровождаемые огромными толпами евнухов и рабов-мавров. На рынках вращались вертела, пылали костры, где топили жир, разливали сладости из меда и корицы. Музыканты пели под звуки систры, а слепые чертили на песке звезды и делали пророчества.
Сафарус достиг ступеней Храма. В начале эры Тау он был разрушен, но огромное сооружение так и не было полностью восстановлено. Расположенные то тут, то там остатки арок и колонн навевали грусть, напоминая о былом величии. Широкая лестница терялась в темноте узкой улочки.
На первой лестничной площадке появились три неясные тени в широких одеяниях бедуинов. Сафарус ладонью очертил в воздухе фигуру, напоминающую полумесяц. Первая тень заговорила:
– Огненная звезда упала в пустыню. Она обожгла скалы. Скитавшиеся по воле ветра пастухи-кочевники видели, как горели их шатры и были уничтожены их стада. Более того, тех, кто уцелел, охватило безумие, и они стали уничтожать друг друга в долине Кедрона. Мудрецы предсказали ужасные стихийные бедствия и войну.
Вторая тень продолжила:
– Повелитель Тау из крепости на другом берегу реки в Моаве разграбил направлявшийся в Дамасск караван. Среди пленных находится сестра эмира, и тот чрезвычайно разгневан. Повелитель с другой стороны реки Иордан требует в качестве выкупа чистого золота столько, сколько можно увезти на ста верблюдах. Эмир поклялся бородой Терваганта, что порежет его на куски, и послал гонцов к повелителю Египта и халифу Баодада. Имамы говорят, что будет война.
Третья тень вышла из укрытия, образованного тремя колоннами. Она была еще чернее, и голос ее был резче, чем у двух других. Хотя ее лицо скрывала накидка, что-то повелительное, властное в манере держать себя отличало ее от остальных. Она сказала:
– На трон в Баодаде вместо никчемного повелителя поднялся халиф Хаким, он сейчас в расцвете своих сил. Халиф Хаким ненавидел рыцарей Тау и стремился распространить свою власть на все страны Полумесяца. Зная, что евреи в Иерушалаиме плохо относятся к иноземцам, он пришлет к новолунию, после праздника, когда Тау ожидает возвращения своего Бога, посланника.
– Кто это будет? – спросил быстро Сафарус.
– Мне запрещено называть его имя. Но знай, что войска моего господина приблизились к тому берегу реки Иордан. Вам будут даны распоряжения по взаимодействию с воинами Терваганта, и Королевство Тау падет, как гниющий плод, источенный изнутри червями и оторванный ветром, ибо будет война.
Сафарус выпрямился. Он чувствовал, что в его руках судьба его народа. За свою бесконечно долгую жизнь он служил римлянам, варварам, мусульманам и христианам; он ненавидел их всех и знал, что его вечно преследуемый народ вздохнет свободно лишь тогда, когда хвастливые и жестокие завоеватели этой земли схватятся друг с другом и ослабеют. Поэтому война между Баодадом и Иерушалаимом казалась ему желательной, а время для нее, как никогда, удачным.
Он сказал:
– Исполняйте ваш долг, а мы исполним наш. Будьте Иисусом, сражающимся на равнине, а мы будем Моисеем, который слышит Бога на горе и передает его наставления. Может быть, – добавил он, поворачиваясь к третьему посланнику, – мы сможем действовать более эффективно, и у нас будет оружие. Можете так и передать своему господину, эмиру Абд-эль-Малеку.
Тени незаметно исчезли, и «великий» заговор растворился в безмолвии ночи. Сафарус остался один на паперти. А тем временем в охваченном пожаром центре Города начиналось, пишет летописец, «ужасное и невероятное истребление евреев».
Это началось по тому же сценарию, что и на Земле: где-то некий погонщик ослов из Генезарета перевернул вверх дном лоток, принадлежащий христианину, если только все произошло не наоборот. Раздавались богохульства. Собирались толпы народа, а над городом неслись надрывающие сердца звуки систры:
Варвары, которые не исповедовали вообще никакой известной религии и, очевидно, не имели никакого отношения к событиям, происшедшим в 33-м году эры Тау, громко возмущались совершенным преступлением и подожгли одну синагогу. Были разграблены роскошно обставленные дома, выпотрошены сундуки и матрацы, мостовую усеяли подсвечники с семью ответвлениями и древние слитки с текстом пятикнижия в позолоченных футлярах. Первая кровь брызнула на порог жилища, где в прикрепленной к дверной перемычке маленькой золотой шкатулке лежали тексты песен и стихов о шаронской розе.
Все это сопровождалось речитативом:
Сафарус нигде не мог найти ни носилок, ни носильщиков. Он пересек несколько как бы сжавшихся в тишине и мраке кварталов и пошел на зарево пожара. Он почти бежал с невыносимой на сердце тревогой, в этой неожиданно наступившей влажной и душной ночи; на небе светили огромные звезды, запах мускуса и жасмина кружил голову; он бежал, а вокруг фонтанами лилась кровь на плиты мостовых, сизые столбы дыма стояли над домами, где огонь пожирал невероятное количество ароматических веществ; горячий, сухой ветер дул из пустыни.
Сафарус направлялся к другому месту, где его ждали: к катакомбам Константина.
Иерушалаим представлял собой только пожары, лихорадку, ярость. Попадавшиеся ему на глаза прохожие убегали кто куда; у всех в глазах была растерянность, а к ней примешивался страх. (Этот нечеловеческий ужас Сафарус уже пережил, когда был в обугленной воронке в Герлеме).
Он пытался уверить себя: конечно, не так уж много времени прошло с той первой резни в этом Городе, свидетелем которой он был. Его память сохранила каждую ее деталь; он пережил массовое истребление жителей Города, построенного по приказу молодого Цезаря. Тогда же был разрушен Храм, а Сион сравняли с землей. Он отчетливо помнил 15 июля 1099 года эры Тау – день, когда рыцари Тау ворвались в Иерушалаим. Спрыгнув с осадной башни на бруствер бастиона Давида, какой-то капитан с русыми волосами – настоящий северянин, со шпагой и факелом в руках (самый известный грабитель), открыл ворота своей армии. Это было как в кошмарном сне; рыцари, которые пришли в город с лилиями и пальмами, убивали без устали. Резня продолжалась целые сутки: 65 000 приверженцев Терваганта, которого еще называют Пророком, были убиты; тела убитых лежали как на площади Соломона, так и в Templum Domini, который неверные называют Куббет-эс-Сакхра. Патриарх армянской христианской церкви Ваграм чудом избежал смерти, много и сирийских христиан погибло в ходе этого избиения. Под кровавым дождем завяли все розы в садах.