— Допускаю, что это создает свои трудности, — сказал Гобсон.
— Если рассуждать логически, то ни один нетелепат не должен остаться в живых, чтобы рассказать о том, что произошло. Но разумно ли такое решение?
— Я не вижу другого, — устало сказал Бюркхалтер.
Внезапно он вспомнил о Барбаре Пелл. Немой бросил на него пронзительный взгляд.
— А вы, Хит, что вы об этом думаете?
Врач-священник полистал истории болезни, разложенные на столе.
— Не знаю, Гобсон. Последнее слово за вами. Я думаю о моих больных… Например, Анди Пелл. У него ранний старческий психоз. Он впал в детство. Страдает потерей памяти. Нечистоплотен. Но бравый старик. Волочится за санитарками и часами рассказывает мне о своих приключениях. Думаю, что для общества это будет небольшая потеря. Что делать? Если мы станем убивать, ни для кого не должно быть исключения. Нетелепатов из обслуживающего персонала тогда также следует уничтожить.
— Вы серьезно об этом говорите?
Хит гневно сказал:
— Нет, эти рассуждения не отражают мои мысли. Эти убийства сведут на нет все то, чего мы достигли за девяносто лет со времени появления первых телепатов. И тоща мы ни в чем не будем уступать параноикам. Лысоголовые не убивают.
— Мы убиваем параноиков.
— Это не одно и то же. Ох, Гобсон, я уже не знаю. Конечно, мы преследуем одну и ту же цель, мы хотим спасти наш род. Но нельзя убивать нетелепатов. Борьба будет неравной.
— Даже если бороться с толпой, одержимой яростью?
— Это не их вина, — ответил Хит. — Есть разница между параноиками и нетелепатами. Для нас эта разница существует. Мы не убийцы.
Бюркхалтер опустил голову. Он чувствовал себя неимоверно усталым, но в то же время ему удалось выдержать испытующий взгляд Гобсона.
— Есть ли еще какой-нибудь выход?
— Нет, — сказал Немой. — Я все время на связи. Мы бьемся над этой проблемой.
— Еще шесть человек прибыло, — объявил Хит. — Один убит. Трое пока пробираются к нам.
— Толпа еще не знает, что мы здесь, — сказал Гобсон.
— Давайте подумаем… Параноиков много в Секвойе. Они хорошо вооружены. Они захватили аэродромы и электростанцию. Они распространяют ложную информацию о событиях, чтобы остальные ни о чем не догадывались. Они хотят выиграть время: как только бомбы будут в их распоряжении, они уйдут из города, а потом сотрут его с лица земли. Ну и нас, конечно, в том числе.
— А если нам уничтожить параноиков? Вы же не будете испытывать угрызений совести, Дьюк?
Хит улыбнулся и покачал головой.
— Это ни к чему не приведет, — сказал Гобсон, — а отодвинет на некоторое время решение проблемы. Конечно, мы могли бы перехватить вертолет с бомбами, но они пришлют сотни других, а со всеми нам не справиться. К тому же, вы знаете, тут и не потребуется большого количества бомб.
Ну, конечно, Бюркхалтер знал. Одной бомбы вполне достаточно, чтобы уничтожить Секвойю.
— Если бы я участвовал в убийстве нетелепатов, — заявил Хит, — я навсегда был бы отмечен каиновой печатью, и все наши могли бы это заметить. А если нам попытаться убедить…
Бюркхалтер покачал головой.
— Слишком поздно. Даже если нам удастся успокоить толпу, то известия о событиях распространяются молниеносно. Дьюк, вы слышали их призывы?
— Нет.
— Они нашли козла отпущения. Вы знаете, что наши встречи ни для кого не являются секретом, и кто-то объяснил их следующим образом: у нас существует полигамия. Да, конечно, речь идет о мысленных связях, но именно об этом они кричат на всех перекрестках.
— А может быть, они не так уж неправы? — спросил Хит. — Норма, устанавливаемая большинством, является произвольной, а мы отклоняемся от нормы, хотим мы этого или нет.
— Нормы подвержены изменению.
— Только, когда наступает кризис. Понадобился Большой Взрыв, чтобы прийти к децентрализации. Абсолютных ценностей не существует. То, что хорошо для нетелепатов, может быть неприемлемым для нас.
— Но есть же основы нравственные…
— Семантические, — сказал Хит, порывшись в своих бумагах. — Кое-кто пишет, что наличие психиатрически?; больниц оправдано лишь тогда, когда девяносто процентов населения являются ненормальными. Ну а остальным десяти процентам остается лишь закрыться у себя в домах. — Он горько улыбнулся. — Чем больше я наблюдаю душевнобольных, тем меньше склонен соглашаться с произвольно установленными ценностями. У этого человека… — Он взял одну папку —… одна навязчивая мысль, встречающаяся, кстати, у многих: он считает, что, когда он умрет, мир перестанет существовать. Ну что ж, для него это действительно произойдет.