Так что к Вершителю дел Марта явилась во всеоружии внушительных бумаг, которые не только убеждали, но и смущали. Человек, ничего не требующий лично для себя, все еще остается явлением исключительным.
— Как вы сюда проникли? — удивился Вершитель. — Сейчас здесь начнется совещание.
— По шефской линии, — ответила Марта. — Шахматная федерация объединяет город и деревню.
— Но с какой стати вы пришли ко мне?
— Это такое дело, в котором не каждый разберется.
— Хорошо, оставьте ваши бумаги, мы разберемся.
— Нет, — сказала Марта, усаживаясь, — я никуда отсюда не уйду, пока не наложите на заявлении свою резолюцию.
И вот зунтяне вновь могли со спокойной душой хоронить своих близких рядом с почившими в разное время родичами. Марте весь следующий год приходили в Крепость письма с изъявлением благодарности. Многие из них были украшены рисунками и литературными цитатами вроде следующих строк из Яна Райниса:
Марта по-прежнему жила то в городе, то в Крепости. Частенько болела. Работа воспитательницы в общежитии ей пришлась не по душе, и она перешла в детский сад.
Марта Вэягал скончалась в возрасте пятидесяти четырех лет и была похоронена на Старом кладбище в Зунте рядом со своим приемным отцом Августом Вэягалом. После того как Марта перестала вставать с постели, она попросила Иниту в случае смерти все ее записки и воспоминания о военных годах, а также сохранившиеся детские фотографии передать Скайдрите Вэягал. Среди бумаг оказался и дневник, обрывавшийся такими словами:
«Борьба со злом настолько стара, закоренела, неизбывна, что невольно приходишь к выводу: борьба эта имеет какое-то особое, непреходящее значение для существования рода человеческого. Быть может, крайности добра и зла такое же двуединство, как свет и тьма, тепло и холод? Быть может, в атмосфере планеты зло циркулирует, подобно влаге, а коэффициент зла каким-то образом совпадает с коэффициентом получаемого и излучаемого планетой тепла?»
В один из летних ливней в комнате второго этажа Крепости, где жили Элмар и Раймонд, потекло с потолка. Вечером Виестур поднялся на чердак посмотреть, в чем дело. Паулис, как обычно, пропадал на каком-то собрании или репетиции оркестра. На следующее утро Виестур сказал ему:
— Послушай, отец, что-то надо делать с крышей. Насквозь протекает. По стропилам ручьи разливаются. Не содрать ли старый шифер и не покрыть ли новым?
Но свободных денег не нашлось, да и не просто было шифер раздобыть. Крышу кое-как подлатали кровельным толем. На стыках по-прежнему текло. После того как Скайдрите поступила в институт и уехала в Ригу, просторная верхняя комната превратилась в нежилое помещение. А позднее, когда Элмар стал студентом, весь верхний этаж уже был заставлен старыми тазами, ведрами и ваннами. Затем начали лопаться оконные стекла. Некоторые клетки рам забили фанерой, потрескавшиеся стекла не трудились заменять. В дом залетали летучие мыши и ласточки, устраивали гнезда шершни. В ночной тишине даже в нижнем этаже было слышно, как в заброшенной части дома что-то шуршало, шипело, попискивало и жужжало.
Виестуру, наблюдавшему за угасанием Крепости, становилось не по себе. Однако старый дом за долгие свои годы был так запущен, что мелким ремонтом, чисто косметическими мерами ничего не поправишь. Требовался капитальный ремонт, а подвигнуть на это отца не было надежд. В этом году вряд ли получится, надо еще оглядеться, куда жизнь повернет, — такими ответами обычно отделывался Паулис.