.
Новый агроном — легок на помине! — в самом деле появился. Да еще с женой. Позднее Виестур всегда вспоминал эту встречу с волнением. Поначалу Паулис попросту оторопел. Очевидно, сходство было разительным. Однако он тотчас смекнул, что этот человек никак не может быть его приятелем Янкой, годы-то на месте не стояли. Вскоре все прояснилось. Янка Стуритис оказался дедом нового агронома. Янис Стуритис, прослышав, что Паулис был закадычным другом деда, тоже почуднел.
— Невероятно, — сказал он. — Просто невероятно. Почему? Да потому что я родился в Шампулове, это, знаете ли, тысяч пять километров отсюда. Моя жена Ольга тоже сибирячка.
— Ну и ну, — качал головой Паулис, — и впрямь невероятно. А выросли вы где?
— До семи лет в Сибири. Затем на Украину переехали.
— А учились?
— Тоже на Украине. Ольга по торговой технологии. В Нальчике.
— Ну и ну, — твердил Паулис, — тогда вам будет тут нелегко. Землица-то у нас привередливей любой скотины. Коровы и те еще издали видят, кто к ним приближается с подойником, чужаку вместо полного ведра хорошо если выдадут половину. И земля своего человека требует.
Янис Стуритис, выслушав слова Паулиса, со странной улыбкой взглянул на жену и сказал:
— Мы тут свои. — И перевел разговор на погоду — Жара-то какая, духотища — не продохнуть.
— Да, к вечеру ждите грозы, это точно, — объявил Паулис. — Не то у меня на лбу, как на яйце с птицефермы, можете штемпель поставить «брехун со Знаком качества».
На обратном пути Паулис повстречал Молодого Клепериса, которому недавно стукнуло восемьдесят, и между ними состоялся такой диалог:
Молодой Клеперис. Знаешь, Паулис, меня Леонтина сегодня выспрашивала: чувствуете ли вы себя старым? А я ей говорю: сказать, что чувствую себя старым, было бы не шибко приятно. Сказать, что чувствую себя молодым, было бы смешно.
Паулис. Друг мой сердечный, чего уж мелочиться, это раньше годы в розницу шли, а теперь идут чохом.
Молодой Клеперис. Я так тебе скажу: старым себя не чувствую. А вот сил временами бывает то больше, то меньше.
Паулис. Нет ничего обманчивей движения. Подвижный подчас оказывается неподвижным, а неподвижный — подвижным. Невозможно из движения выхватить кусочек и сказать: смотрите, вот начало, а тут конец.
Молодой Клеперис. Диву даюсь, до чего жизнь пошла пестрая. День сносно себя чувствуешь, другой совсем никуда.
Паулис. Удел молодых в этом мире миловаться, удел стариков ворчать. Нет, все было бы слишком просто, если б человек начинался с рождения и смертью кончался.
Молодой Клеперис. Я не против старости, лишь бы не было болезней. Болезнь у жизни вкус отымает.
Паулис. Взять того же Янку Стуритиса. Кто скажет, что его нет? Он снова есть. Или рожь возьми: год она хилая, едва уродится, на другой глядишь, морем разливается. И не век, не два, со счету собьешься, считая. Силу и слабость надо вместе сложить. Да пошире, с размахом. А вместе сложил, совсем иная картина получилась. Что было худо, на поверку вышло хорошо. И наоборот.
Молодой Клеперис. Как же не быть хорошему. Однако и худого хватает. У меня единственный внучок. Имя у него импортное, штаны импортные, песни импортные, пляски тоже импортные, много ли от зунтянского парнишки останется?
Паулис. О том потолкуем при встрече лет этак через тыщу.
Молодой Клеперис. Паулис, Паулис, ни словечку твоему невозможно верить!
Паулис. Дело хозяйское, не хочешь — не верь. Но пуще всего небылицы слушай, в них много правды. Это я тебе говорю!
И пока они таким манером по душам говорили под палящим солнцем среди млевших от зноя полей, далеко-далеко в море, поверх дымки горизонта всплыло облачко и стало быстро подниматься, — так поднимается взбитая белая пена, когда из подойника в бидон переливают молоко. И тотчас прокатились отдаленные громовые раскаты, как будто на небесном чердаке сыпанули из мешка яблоки.
Но облако пока было неблизко, и солнце живым огнем по-прежнему жгло. Струившийся в дрожащем мареве проселок до рези слепил глаза. Под бременем зноя в ногах ощущая еще большую слабость, Паулис, звучно отдуваясь, плелся к дому. Сердце беспокойно колотилось. Теперь и горизонт весь почернел и молнии стали постегивать. В той стороне, откуда надвигалось ненастье, друг за дружкой потухли поля. Получилось так, будто Паулис бежал вперегонки с меркнущим светом.