— Ну, что, взрывчатку откопали? Не вызвать ли саперов?
— Нет, — сказал Петерис, испытывая огромное облегчение оттого, что может произнести эти слова. — Нашлось Ноасово наследство! Понимаешь, Ноасово наследство!
Когда наконец явилась Леонтина в черном платье с кружевами, в парчовых туфлях на высоком каблуке, с ридикюлем из старофранцузского гобелена на локотке, — у раскопа собралось уже человек двадцать: глава местного общества по охране памятников старины Саулиетис, уполномоченный милиции Донынь, киномеханик Маркус, бывший радист, а ныне пенсионер Гайлит и другие.
— Ну, и что там? — спросила Леонтина, не выказывая ни малейших признаков волнения.
Кровельный толь был крест-накрест перевязан проволокой, настолько поржавевшей, что сама рассыпалась, стоило только дотронуться. Под толем оказался истлевший брезент и слой промасленной бумаги. Лишь затем открылось содержимое свертка.
В дни первой мировой нойны покидая свой дом, Ноас думал о возвращении. И зарыл в землю топор, пилу, стамеску, рубанок, гвозди, коловорот, шурупы, плоский плотницкий карандаш и металлический угольник. Странно, что среди этих практичных вещей оказалась и одна блестящая пуговица с капитанского мундира Ноаса. Под этим свертком, чуть глубже, был зарыт запечатанный воском глиняный горшок с рожью; Петерис зачерпнул горсть, пропустил зерно сквозь пальцы, одно на зуб положил — живое!
«Ай да Ноас, ну и плут! — зунтяне, как обычно, в своих высказываниях тяготели к обобщениям. — Надо же, так всех обвести вокруг пальца. Мы-то думали, Ноас вообще не от мира сего, по земле не ходит, а по воздуху летает на несколько голов выше наших! Вот тебе и карусели, питомник для выращивания грибов с лунной подсветкой и стол для азартных игр с с катающимся шариком…»
— Этим хламом распорядитесь по своему усмотрению, если никому не нужен, снова в землю закопайте, чтоб под ногами не путался, — объявила Леонтина, пренебрежительно скользнув взглядом по содержимому свертка.
— Тогда уж ты, Виестур, и забирай. Тебе дом отстраивать, сгоревшую крышу ладить, — сказал Петерис, невесть почему глянув на Виестура почти сердито.
Блестящую пуговицу он собирался бросить обратно в раскоп, но, передумав, спрятал в карман.
Леонтина потопталась возле ямы, с интересом оглядела стоявших, однако ничто не задержало ее внимания.
— Петерис, с какой стати ты меня позвал?
Петерис, щурясь от яркого утреннего солнца, собрался было ей объяснить, но Леонтина уже переключилась на другое: ей захотелось узнать, что вечером покажут по телевизору.
— Леонтина, — голос Петериса прозвучал на редкость твердо, — я тебе уже говорил, какая беда приключилась с Крепостью. Им там приходится начинать с нуля, ни кроватей, ни стульев. А у нас дом полон всякой рухляди, может, воз наберем?
— Стульев сможем дать по меньшей мере полдюжину, — сказала Леонтина. — И стол. Заодно забери и отцовскую кровать. Никаких золотых ножек у этого лежака, разумеется, нет, но для спанья пригоден…
— Так что, Виестур, берешь?
— Отчего ж не взять? Спасибо. На той неделе вечером увезу.
Воротившись домой, Виестур бережно положил на землю, узел с инструментом, вытер пот со лба, созвал домашних и объявил:
— Ну, а теперь за работу! К осени дом должен быть под крышей.
Когда он произнес эти слова, крупная птица пролетела над прокопченными стенами Крепости — слева направо. По древнему поверью то был добрый знак.
От яркого ли солнца, от быстрой ли ходьбы у Виестура зарябило в глазах, и сквозь мельтешащие радужные прочерки и блики ему почудилось, он уже видит старый дом, восставший из пепла для новой жизни.
По давнему крестьянскому обычаю Петерис Вэягал привык рано вставать, часа за два до начала работы. Дела всегда находились: улицу перед домом подмести, воды и дров натаскать, печь растопить. Однажды Петерис подумал, что мысли в нем живут на манер жужжащих шмелей — не любят отлетать далеко, кружат себе, не выпуская дом из виду. Выйдет Петерис во двор, вдохнет полную грудь свежего воздуха, прикинет в уме, какой ждать нынче погоды, поговорит с собакой и уж направится в коровник, чтобы задать Левкое корма, да вспомнит, козы-то нет, коза похоронена. Ночью булыжную мостовую перед Особняком большой каштан усыпал первыми желтыми листьями. В детстве Петерис всегда с нетерпением ждал листопада, как ожидал и прилета скворцов, первого снега, праздника Лиго и рождества. Петерис сунул руку в карман, нащупал пуговицу от капитанского мундира Ноаса. Чего ради Ноас зарыл в землю пуговицу? Или попала в яму случайно? Поднес поближе к глазам блестящую штуковину. По-старинному добротна и размеров внушительных. И вроде бы не полая, с каемкой по окружности. Увесистая…