— Ну, здравствуй! — сказал Ноас, кольнув своим граненым заскорузлым пальцем розовый кругляш щеки мальчика. Некоторое время они смотрели друг на друга: малыш настороженно, чутко, явно встревоженный, а взрослый каким-то остекленевшим взглядом. Затем Ноас высморкался, поморгал белесыми ресницами, сдвинул фуражку с затылка пониже к глазам. — Иокогама, Алабама! А у тебя мордашка истинного морехода. Это хорошо.
Взгляд Ноаса опять скрестился со взглядом Элизабеты, и тут ее ресницы дрогнули. Был, конечно, момент принужденности, замешательства, но вскоре его удалось побороть.
— Спасибо, Элизабета, — тихо молвил Ноас. — Вижу, ты изрядно постаралась, потрудилась.
А затем речи потекли быстро и гладко.
Август тоже приехал встретить брата, но держался в стороне. Их первый разговор произошел дома. Август пригласил Ноаса к себе в комнату, подвел к столу. На нем лежала стопка сторублевых екатеринок.
— Вот, твоя доля, — сказал он.
Ноас подержал на ладони стопку, как бы взвешивая, и положил обратно.
— Пусть пока все останется по-старому. Я столько заработал, в Зунте никому такие деньги не снились. Сразу же начну строить два корабля. Ставить дом сейчас недосуг.
Так оно и осталось. Деньги Август вложил в хозяйственные службы. Как все сметливые хуторяне, начал с нового скотного двора и строил его так основательно, что люди, проходя, отчасти с завистью, отчасти с удивлением толкали в бок друг друга: «Ты глянь, ты только глянь, похоже, Август крепость вздумал возвести!» Что говорить, картина и впрямь впечатляющая: стены из колотых валунов, углы и арки оконных проемов из красного кирпича. Неспроста народ поминал крепость.
Ведя за ручку маленького Якаба Эрнеста, Элизабета носила Ноасу на берег корзину с теплым обедом. Торопились с постройкой кораблей, работали без роздыха. Ноас. к стапелю являлся чуть свет, домой возвращался затемно.
Слухи об изъянах мужского достоинства Ноаса какое-то время еще теплились, но уже без прежнего запала. Свою лепту внесла в это Мице из клуба. При очередных словопрениях по данному вопросу она, неожиданно вмешавшись в мужской разговор, сказала: быть может, оно так, быть может, Ноас и понес урон, но что касается лично ее, она такого урона готова пожелать любому и каждому мужику. Тут Мице рассмеялась столь многозначительно, что ни у кого на этот счет сомнений не осталось: уж она-то знает, о чем говорит. Окончательно толки прекратились ближе к весне, когда Элизабета в гости к Далам явилась в свободном платье и в туфлях на низком каблуке. Конечно же недомогание Элизабеты и опека ее Ноасом в какой-то мере отдавали игрой на публику — она так цепко держалась за мужнин локоть, словно только что после долгой болезни поднялась с постели. И на чрезмерные заботы Ноаса о том, как Элизабета сядет, как встанет, как пройдет и устоит ли на ногах, нельзя было смотреть без улыбки: казалось, Ноас сейчас сгребет ее в охапку своими ручищами и начнет качать, убаюкивать. Тут важны были резоны, побуждавшие обоих вести себя подобным образом. И понять эти резоны труда не составляло: супруги были довольны собой и счастливы. Все на своем месте, все хорошо, все как положено.
Незадолго до очередного отплытия Ноаса произошел случай, доставивший Элизабете, находившейся в тяжести, достаточно волнений, зато остальным лишний раз доказавший высокую пробу Ноаса Вэягала. При спуске на воду одного из кораблей обломившаяся доска катапультой швырнула за борт неосторожного мастерового. Тот, потеряв сознание, канул в воду и не всплыл. Ноас, недолго думая, скинул свой мундир с золотыми пуговицами, стянул юфтевые сапоги и прыгнул в студеное море. Пока под водой отыскал тонущего, прошло немало времени. Уж тот и не жилец вовсе, все тело в пупырышках, как подошва галош. А Ноасу хоть бы что. Растерся полотенцем, хватил полбутылки рома, потом часа три в бане парился. Элизабета все же настояла, чтобы ему на спину поставили рога. Явился Эндзинь, хромоногий цирюльник, под мышкой соломенная шляпа с принадлежностями ремесла. Протер рога изнутри спиртом, подпалил синим пламенем, собрался ими спину Ноасу облепить. Не тут-то было, Ноас весь в желтой щетине, леший, да и только! — рога со стуком со спины осыпаются.
— Не дури, брось это дело, — объявил Ноас цирюльнику, — настоящему мужику такие побрякушки лишь к заднице можно припечатать. Отродясь не знал, что такое лихорадка или колики в животе.
Год от года росло число кораблей у Ноаса. Иногда он их выгодно продавал и тут же строил новые. Всякое случалось: один парусник затонул у мыса Нордкап, другой распорол днище, сев на мель близ Борнхольма. Но подобные удары судьбы Ноас сносил спокойно, все корабли были застрахованы.