Для базы учебного центра Харий избрал одну из самых роскошных рижских парикмахерских с закупленным в Париже оборудованием. Часть его еще не поступила, прежний владелец утверждал, что груз при смене властей застрял где-то на таможне. Основополагающие принципы дальнейшей работы Харий, открывая курсы, изложил доходчиво и ясно: «Кто мог раньше позволить себе зайти в салон? Буржуйские дамочки. Все удобства и радости были для привилегированных кругов, кучки избранных. Отныне красивая и модная прическа станет будничным украшением каждой работающей женщины. А потому и парикмахеров потребуется в десять, в сто раз больше. Наша задача обучить этому трудному и ответственному искусству всякого, кто чувствует в себе призвание присоединиться к почетной семье парикмахеров».
Работа и бесчисленные общественные поручения, переплетаясь друг с другом и сливаясь в сплошной клубок, опутали Марту по рукам и ногам, для сна оставалась только середина ночи. Пока были частные такси, Марта иной раз в полночь, а то и позже сравнительно просто добиралась до Ильгуциемса. Но упразднили частных предпринимателей, и стало ясно, что продолжать лишь в силу привычки жить на таком удалении от места работы бессмысленно. Марта подыскала себе освободившуюся квартиру немца-репатрианта в самом центре Риги, с видом на зеленые насаждения вдоль канала. Три комнаты ей было многовато, но меньшей квартиры в том районе не нашлось.
Однажды, в снежный крутень, в уже убеленной зимою Риге, при входе в Большой универмаг, Марта повстречала Индрикиса. Встреча получилась курьезной. У крутящейся двери они столкнулись нос к носу, но, похоже, Индрикис не узнал ее, буркнув «извините», быстро зашагал прочь. Обомлевшая Марта еще некоторое время гадала — он или не он? — затем бросилась вдогонку. Пробежали они едва ли не целый квартал.
— Индрикис, ты жив? Ин-дри-кис…
Казалось, Индрикис и не думает остановиться, круглящаяся спина и вовсе в дугу согнулась, головы за поднятым воротником почти не видать. Нет, все-таки остановился.
— Вот чудеса. — Индрикис, раскрасневшись от быстрой ходьбы, отводил глаза в сторону: — Ей-богу, не узнал, тут такая толчея. Да еще когда задумаешься…
— Ну, слава богу! А то все в один голос, — погиб, утонул… Хотела бы я знать: кто распускает подобные слухи?
— Да пусть себе болтают на здоровье.
Вид у него был неважный. Гладко выбрит, но давно не стриженные волосы маслянистыми прядями свисали на воротник темной сорочки. Одежда вся какая-то жеваная и словно с чужого плеча. Суконное пальто с повытершимся бархатным воротом, очевидно, в свое время предназначалось для более осанистой фигуры. От старости растрескавшиеся башмаки задирали тупые носы. Зато на голове совсем новенькая фуражка, какие обычно носили рабочие-гвардейцы, — с кожаным ремешком поверх козырька.
— Где теперь обретаешься? В Риге?
— Да-а-а. Бывает, и в Риге. Когда как. — Индрикис закурил папиросу и, катая между пальцами обгорелую спичку, напористо закончил фразу: — Больше в разъездах.
— Я дам тебе свой новый адрес, — сказала Марта, делая упор на «новый», что, конечно, было глупо, ведь Индрикис и старого адреса не знал.
Но Индрикис стоял с таким видом, будто не расслышал, и это обидело Марту.
— Я живу в двух шагах отсюда, — не унималась она.
Индрикис сам по себе был ей безразличен. При встречах с ним ей даже бывало как-то не по себе. Но здесь, в Риге, среди скользивших мимо и уплывавших в какую-то свою обособленность прохожих, он не был чужим. Их роднили Зунте и люди, которых они знали. И потому Марту прямо-таки подмывало показать Индрикису, как поправились ее дела и как прекрасно она устроилась.
— Затруднения у меня временные. — Индрикис невесть отчего надулся и снова отвел глаза. — Я пока толком нигде не обосновался. Не исключено, в ближайшее время кое-что переменится.
— Теперь найти работу ничего не стоит. В газетах полно объявлений.
Индрикис окинул Марту беглым взглядом и как-то странно усмехнулся.
— Лучше условимся так: ты меня не видела, а я тебя не знаю. Рига велика, народу много. Я и не думаю здесь оставаться. На той неделе дальше подамся.