— Да, — Рика поправляла складки на платье, — заклятия парализации и болевые спазмы со мной.
— Отлично, а при мне револьвер и наручники. Идём?
— Вы замечали когда-нибудь, что стрижи очень похожи на рыбок с крыльями? – спросил Вил.
Они шли к дому Утиды, предусмотрительный коррехидор уже успел позвонить ему и договориться о встрече, намекнув, на важность разговора для расследования. Стрижи весело носились у них над головами, наполняя улицу пронзительными взвизгиваниями.
— Нет, — покачала головой чародейка, — я вообще к ним как-то не приглядывалась. Но вы правы, обтекаемые тельца стрижей и их раздвоённые короткие хвостики весьма напоминают рыб.
— Вы сегодня какая-то слишком уж тихая, — заглянул ей в лицо Вил, — какие думы вас гнетут? Что-то в плане не устраивает?
— Меня беспокоит, что вы столь уверены в поведении Утиды. Исходите из того, что он сам заявится в грим уборную своей жертвы, чтобы подбросить второе письмо, указующее на виновность жены. Так?
Коррехидор согласно кивнул.
— Но ведь гримёрка – не единственное место, куда можно подложить улику. Я бы подсунула письмо в костюм Финчи. Это более естественно, и подозрений не вызовет.
— Мы обсудили такую возможность и отмели её, как трудную к реализации. Утида не найдёт, да он и не помнит, в каких костюмах выходил слепой мастер неделю назад. И кто даст гарантию, что его не застигнет на месте Ари Дару? Представьте себе, какой шум поднимет девица, обнаружив в собственном кабинете незнакомого мужчину, что роется в костюмах?
— Помнится мне, вы как-то упоминали про неучтённый фактор? – спросила Рика, — так вот в нашем случае в роли подобного фактора может выступить балерина. Та самая, в дорогих мехах, которой предназначались цветы и футляр с драгоценностью. Ей проще всех пробраться как в гримёрку, так и к Ари. При этом, подозрений никаких она не вызовет. Зашла в пустующую грим уборную? Ах, просто трико подтянуть или исподнее поправить. Косоротенькая костюмерша заглянула не вовремя? Аричка, я тут в костюме своём на прошлом спектакле цепочку серебряную позабыла. Не поможешь найти?
— Нет, — без раздумий возразил Вилохэд, — Утида не станет вовлекать свою любовницу в преступление. Во-первых, ему придётся признаться ей, что он убил Финчи. Во-вторых, объяснить, что собирается подвести свою супругу под смертный приговор. И кем он станет в глазах девушки? Одно дело спать и брать подарки от богатого промышленника, но совершенно другое помогать убийце. Утида не может быть уверен, что его солисточка не помчится к нам с заявлением по поводу вовлечения в преступную деятельность. Утида – не дурак, чтобы так рисковать.
Они подошли к знакомому особняку. Дворник всё в той же фуражке словно бы дожидался их, меланхолически метя абсолютно чистую дорожку. Он проворно отворил ворота и поклонился, важно заявив, что их ожидают.
— Чем могу быть полезным Королевской службе дневной безопасности и ночного покоя? – проговорил Утида сразу же после сумбурного приветствия. Он пригладил волосы, надел пиджак и даже повязал шейный платок, — что с нашим расследованием. По магофону вы намекнули насчёт некой детали, кою я мог бы прояснить. Так я весь – внимание. С открытой душой готов содействовать нашей доблестной Службе дневной безопасности и ночного покоя.
— Я присяду, — сообщил Вил, занимая удобное кресло в гостиной, — ваша готовность к содействию делает вам честь, господин Утида, тем более она похвальна в свете улик, кои мы собрали против вашей супруги.
— Что ж! – несколько театрально воскликнул мужчина, усевшийся в кресло напротив коррехидора, — у меня было дурное предчувствие. Я нимало не оправдываю бедняжку-Хину, понимаю, ею двигала женская ревность, ослеплённость чувствами, обида оставленной ради соперницы женщины. А то и хуже этого – брошенной ради искусства. Сочувствую моей дорогой дурочке, но не собираюсь выгораживать. Значит, обвинение готово?
— Не совсем, — Вилохэд очень натурально изобразил неловкую попытку скрыть растерянность, — мы можем доказать, что патроны, заряженные в револьвер артиста Королевской оперы Эйдо Финчи, были взяты из вашей коллекции. Свидетели подтвердят связь госпожи Утиды и Финчи, что давала ей прекрасную возможность пребывать за кулисами, как во время антракта, так и во время спектакля.
Утида понимающе кивал, продолжая удерживать на румяной физиономии выражение грустного сожаления. Рика про себя усмехнулась: она наблюдала за диалогом двоих мужчин, в котором оба врали. Точнее, коррехидор блефовал, по произволу владея лицом и голосом, а его собеседник явно переигрывал, изображая любящего супруга, раздавленного преступлением своей половинки.