В королевской армии поручик Гастон дез Армуаз дрался хорошо, не столько по убеждению, сколько по обязанности. Он ни минуты не сомневался во временном торжестве революции и, как человек благоразумный, решился пожертвовать для счастья отечества своим состоянием и положением.
Не так думал старый маркиз! Поражение его партии и надежд сразило истого роялиста. Он скончался в Лондоне, куда перебрался после первой же победы своих политических врагов. Маркиза вскоре последовала за супругом в мир иной.
Гастон, последний отпрыск благородной фамилии, сам закрыл им обоим глаза. Исполнив последний долг, осиротевший юноша, не имевший ни друзей, ни близких родственников, очень скоро погрузился в страшную меланхолию и задумал поехать во Францию… Это было совершенно объяснимо: он по-прежнему любил Денизу и не забыл о своем обещании вернуться.
При жизни отца молодой эмигрант не осмелился бы даже подумать о том, чтобы загладить свою вину перед возлюбленной посредством женитьбы. Но теперь он был совершенно один и стал себе хозяином. Великодушный до крайности, всегда исполняющий все свои обещания, он твердо решился жить отныне на родине, довольствуясь скромной жизнью образцового семьянина.
Этому ребенку, рождение которого удалось скрыть от Мишеля Готье, должно было уже исполниться лет десять… Гастон горел нетерпением скорее прижать его к своему сердцу и расцеловать.
Со времени отъезда молодой человек вел переписку с Денизой. От нее он узнал о смерти бывшего трубача при Шамборане и о продаже замка Армуаз. Мишель Готье, верный старый слуга, умер от апоплексического удара; что же касалось замка, то его купил за пачку ассигнаций один трактирщик из Виттеля, которого звали Жак-Батист Арну. Он умер спустя семь лет после приобретения замка, а вдова его и дети — две дочери и три сына — заявили о своем желании перепродать замок тому, кто даст им хотя бы незначительный барыш.
Гастон дез Армуаз был богат; отец его, будучи человеком предусмотрительным, до переезда через Рейн сумел реализовать те обширные имения, которыми владел в Эльзасе. Извещенный Денизой, Гастон вступил в переговоры с наследниками Арну и условился с ними о покупке замка. Читатель поймет смущение и тревогу, охватившие молодого эмигранта при встрече с Филиппом Готье, братом Денизы.
Последуем теперь за ним по дороге на Виттель. Призраки прошлого восстали перед ним со всей ясностью действительности. Всадник подгонял коня, словно в попытке убежать от чего-то, что его пугало. Невольно он прислушивался к окружающему, и тогда сердце его начинало биться еще чаще и тревожнее. Он был храбр, что могли засвидетельствовать все его товарищи по армии, но что может противопоставить самая ловкая шпага целой шайке бандитов?
Порывы сильного ветра клонили деревья к земле. Упали первые капли дождя. Гастон продолжал мчаться вперед. Странное дело: по мере того как он приближался к цели своего путешествия, его настроение все ухудшалось… Дорога пошла на спуск… Блеснувшая молния ярко осветила мрачное небо. В эту минуту Гастон заметил невдалеке высокую колокольню, окруженную другими постройками.
Это был Виттель! Маркиз невольно потянул повод. Лошадь остановилась; Гастон снял шапку, чтобы отереть со лба выступивший пот, и тихо прошептал имя Денизы…
– Уже так близко от нее! — проговорил он.
У него на минуту мелькнула мысль во весь опор проскакать деревню, примчаться прямо в Армуаз и остановиться у дверей знакомого павильона. Но он раздумал, сказав себе: «Теперь слишком поздно. Все уже заперто. Она заснула, думая обо мне, потому что знает, что я приеду завтра. Ожидание — одно из самых приятных чувств. Оставим же ее в этом сладком неведении до утра».
К тому же разве не имел ли он серьезного дела в Виттеле? Не следовало ли ему остановиться в гостинице наследников Арну, чтобы рассчитаться с временными владельцами замка его предков? Не было ли у него необходимости избавиться от той крупной суммы денег в кармане, которая могла послужить причиной его гибели? Поразмыслив, он шагом въехал в темное предместье городка.
Гроза разгулялась, дождь лил как из ведра, и молнии вспыхивали одна за другой. Молодой путник с трудом различал дома по обеим сторонам улицы. Наконец, проехав по мосту, свернув в сторону и миновав небольшую площадь, он очутился перед довольно большим зданием. Это была гостиница. Вывеска над входом с визгом и скрежетом раскачивалась по воле ветра на своих заржавленных петлях. Сквозь щели в ставнях на нескольких окнах нижнего этажа пробивался свет.