Палатин враждебно посмотрел на него.
— Король, — улыбнулся граф Няри, — определенно будет недоволен тем, что убийц покарал ты, а не суд. И даже до того еще, как я покажу ему эти записи, сделанные рукой преступницы. В них она заносила девушек, которых извела собственноручно и с помощью своих служанок. Называя имена или определения такого рода, как «совсем маленькая» или «пухленькая брюнетка», она вписала сюда шестьсот десять девушек![63]
— Шестьсот десять! — воскликнул палатин. — Где ты взял эти записи?
— Я всегда знаю о вещах, — ухмыльнулся граф, — о которых иные не имеют понятия…
— Знай себе что твоей душе угодно, ясновельможный друг, — сказал палатин и сурово поглядел ему в глаза, — но покуда я палатин, чахтицкая госпожа не предстанет пред судом. Никто из венгерских земанов не пожелает, чтобы на такие знатные фамилии пала тень этой убийцы и весь мир с ужасом взирал на нашу знать и на нашу землю, способную породить такое чудовище.
Граф Няри ответил безмолвной улыбкой.
Градские ворота в это время распахнулись настежь. Ратники вводили Калину, Дрозда, Кендерешши, Юрая Заводского, нескольких разбойников и Фицко, ковылявшего рядом с бывшим секретарем палатина.
Шеренга узников прошла перед палатином. Он посмотрел на Юрая Заводского и не поверил собственным глазам.
Его многолетний друг и советчик шагает рядом с Фицко, униженный до его уровня, вынужденный дышать одним с ним воздухом…
— Освободите от пут этого узника, — крикнул палатин ратникам. Сердце сжалось от сожаления, что он настолько поддался гневу. — Прости меня, мой друг, — сказал он, подойдя к Юраю. — Я хочу забыть о споре между нами, а ты забудь о наказании, какому я подверг тебя.
— Спор между нами, — хмуро проговорил Юрай Заводский, — не кончен, пусть ваша милость не заблуждается. Арест вольных братьев сейчас считаю несправедливым так же, как считал и в минуту, когда сам стал узником.
— Сожалею, — ответил палатин, — что наши взгляды не совпадают. У меня к разбойникам нет снисхождения.
Минутой позже к узникам присоединился и Павел Ледерер с Катой Бенецкой, от которой — пока палатин находился в тайной зале — он выведал, где содержится под стражей Микулаш Лошонский. Об этом тут же доложили капитану, который послал нескольких ратников освободить его и привести.
— Помощниц Алжбеты Батори с чудовищем Фицко, — приказал палатин, — погрузите на телегу, отвезите в Великую Бытчу и передайте в руки кастеляна. Разбойники будут содержаться под стражей до того дня, пока не настанет час и они не предстанут перед судом.
Ратники исполнили приказ палатина.
— Кто сейчас тут кастеляном? — спросил вдруг палатин капитана.
— С тех пор как Микулаш Лошонский был лишен этой должности — никто. Фицко его замещал.
— Где Микулаш Лошонский?
— Он захвачен в Подолье[64]. Но я уже снарядил ратников, чтобы освободить его.
— Правильно. Когда вернется, сообщите ему, что я назначаю его кастеляном этого града. — Затем он повернулся к зятьям Алжбеты Батори и заметил: — Надеюсь, вы не возражаете против этого. Старик заслужил это небольшое вознаграждение. А я потребую, чтобы он хорошо приглядывал за узниками, и прежде всего — за Алжбетой Батори…
Сообщников Алжбеты Батори на градском подворье погрузили на телегу, и палатин со своим кортежем уже собирался выехать, как один из разбойников сообщил, что чахтицкий замок объят пламенем.
— Немедля в Чахтицы! — воскликнул палатин. — Господин капитан, оставьте двадцать ратников на страже в граде и возле узников, остальные пусть последуют за мной!
Он понимал, что в городе свершилось неладное.
Его свита вместе с ратниками поскакала по темнеющим дорогам со всей возможной скоростью.
Замок действительно пылал. Огненные языки вздымались к небу, словно пылающий протест города, и освещали двор, кишевший мятежными и орущими чахтичанами.
Посреди толпы возвышалась достойная фигура Яна Поницена, который тщетно старался унять возмущение, вызванное пленением разбойников.
— Мы требуем справедливости! — выкриками встретила толпа свиту палатина.
— Ваша палатинская светлость, — сказал Юрай Заводский, — если вы хотите восстановить в Чахтицах спокойствие и убедить народ, что на свете есть справедливость, советую вам отпустить на свободу разбойников.
— Нет! Это означало бы отступить перед насилием, перед напором мятежного люда.
Толпа ринулась к свите палатина. Грозно, с поднятыми кулаками, со зловещим гулом, из которого вырывались крики:
63
Число жертв Алжбеты Батори, согласно показаниям обвиняемых, колеблется от 37 до 80. Различные авторы приводят разные цифры, чаще всего они сводятся примерно к 300.
64
Подолье — село в тренчанской жупе, когда-то оно относилось к чахтицкому граду и панству. До середины XVII века было известно лишь под названием Лесеге, теперешнее название появляется лишь в уставной грамоте 1671 г.: «Лесеге или Подол».