— Он ни за что на свете не станет гайдуком! — вырвалось у Эржики. Лицо ее, залитое слезами, осветилось странным воодушевлением, но прошла одна-две минуты, они заговорили о другом — и госпожа уже не вспоминала об Андрее Дрозде.
Через какое-то время Алжбета Батори приосанилась, встала, обняла Эржику и торжественно проговорила:
— Милое дитя, ты единственное создание на этом свете, которое я люблю. И все же я скрываю от тебя великую тайну. Долгие годы меня мучит искушение открыться тебе. На днях я решилась.
Она не спеша подошла к шкафчику у зеркала и вынула из ящика шкатулку, а из нее — большую тяжелую книгу в кожаном переплете, с массивными золотыми застежками. Держала она ее двумя руками.
— Это Священное писание. Рукопись венгерского перевода. Творение Божьего страдника Иштвана Батори, представителя нашего рода, монаха павлинского ордена, которого католическая церковь в тысяча четыреста шестнадцатом году, вскоре после его кончины, возвела в сан блаженных и чтит его память двадцать седьмого февраля. Это драгоценная для нашего рода книга. Преклони передо мной колени и присягни на этой книге, что то, что я скажу тебе, ты не откроешь никогда, никому и ни при каких обстоятельствах.
Эржика присягала впервые в жизни, и потому слова эти произнесла трепетным голосом от ожидания великой тайны.
— Милая Эржика, — сказала Алжбета Батори, кладя книгу в шкафчик, — ты еще очень молода, твою чистую душу не изранили шипы жизни. Но у тебя чуткое сердце, ты можешь понять, посочувствовать другому человеку. Расскажу тебе о своих страданиях: ты имеешь на то право, ты должна все знать, дабы впоследствии не судить обо мне слишком строго.
Вся спальня утопала в тихом полумраке, испарения пахучих светильников густо насыщали воздух. Гнетущая атмосфера этой комнаты, которую Эржика только сейчас по-настоящему ощутила, навеяла на нее тоску. Так и хотелось открыть окно и впустить внутрь дневной свет. Но в спокойном голосе Алжбеты Батори, дрожавшем от глубокой печали, таилась какая-то гипнотическая сила, которая связывала ее, принуждала неподвижно сидеть и сосредоточенно слушать.
— Чтобы ты все хорошо поняла, расскажу тебе о себе, начиная с самого нежного возраста.
И она поведала девушке следующее:
Родители ее Дёрдь и Анна Батори — уроженцы Эчега[28],— находясь в блеске славы и богатства, решили соединить свой род с не менее знатным венгерским родом Надашди. Поэтому одну из своих дочерей, достигшую четырнадцатилетнего возраста, они обручили с Ференцем Надашди, сыном палатина[29] Тамаша Надашди. Так развеялась мечта тщеславной девушки о жизни при императорском дворе в Вене. Молоденькая Алжбета почитала верхом счастья находиться вблизи престола в окружении поклонников, среди самых знаменитых личностей страны.
Мать жениха, которую Алжбета увидела лишь в день обручения строгая матрона Уршула Канижаи, хотела, чтобы дни, отделяющие обручение от свадьбы, невеста провела у нее, в чахтицком замке. Девушка должна была привыкнуть к нравам семьи Надашди и сделаться невесткой под стать ее желаниям и вкусам.
Так и получилось.
Карета, в которую были запряжены четыре лучших коня Дёрдя Батори, доставила юную Алжбету в Чахтицы, и ее судьба была решена. В родительском доме она безудержно отдавалась своим прихотям, проводила дни в полной свободе. В Чахтицах каждое ее движение подвергалось строгому надзору.
Как же не похожа была жизнь в Эчеге и в Чахтицах! В то время как в родном дворце не умолкал шум беззаботных пиров и каждый вел себя сообразно своим неукротимым желаниям, в Чахтицах царили самые строгие нравы. Развлечения были редким событием, жизнь была ограничена жесткими правилами.
Алжбета Батори возненавидела Уршулу Канижаи с первого же дня. Будущая свекровь не спускала с нее глаз, по минутам распределяла ее рабочее время, указывала, какие выбрать наряды, предписывала, как улыбаться, и пытливым взором старалась проникнуть в ее мысли.
Девушке никак не удавалось освободиться от этого рабства.
Светлые минуты наступали лишь тогда, когда в замок приезжал Тамаш Надашди. Случалось это редко — война с турками, творившими всяческие злодеяния за Дунаем, другие важные обстоятельства редко позволяли владыке возвращаться к родному очагу. Но когда он приезжал, весь замок оживал, и его хозяйке уже недосуг было строго следить за суженой сына. Окрестные и дальние вельможи заполняли чахтицкий замок, одна забава сменяла другую, новые игры — прежние. Жизнь, которая по возвращении палатина бушевала в тихом замке, была словно отблеском шумной и пестрой жизни при императорском дворе и тем приносила Алжбете малую толику счастья.
28
Эчег — град в болотистом крае Сатмарской жупы в старой Венгрии. Построен в 1325 г., почти 300 лет находился во владении рода Батори, затем в 1624 г правитель подарил его Габору Берлену, семиградскому (трансильванскому) князю с 1613 г., избранному в 1620 г венгерским королем.
29
Палатин — согласно законам венгерского государственного управления, палатин был вплоть до 1853 г. наместником короля и управляющим страны. Сперва назначался королем, с 1439 г его выбирал сейм, а с 1525 г. эта должность стала пожизненной.