Охваченная невыразимой печалью, мучительными предчувствиями, она, словно безумная, вскочила на коня и поскакала бешеным галопом домой, в Чахтицы.
Несясь прямиком через рощи и объезжая стороной деревни и хутора, она дрожала от страха, не выскочит ли вдруг из зарослей ее незнакомец. На пустынных дорогах она напрягала зрение: не мчится ли навстречу в густеющем сумраке его огромная, словно отлитая из металла фигура, чтобы вновь заключить ее в объятия.
И она знала, что он мог бы сделать это, не встречая с ее стороны сопротивления. Живо представляя его, она уже не находила в нем ничего ужасного, отпугивающего. Более того, она поймала себя на том, что все сильней мечтает встретиться с ним снова…
Во дворе замка силы ее оставили. Она упала с коня — волосы ее были спутаны, платье разорвано. Ее на руках отнесли в спальню.
Несколько недель она бредила в горячке.
Доктора, фельдшеры, знахари, травники чередовались у ее постели. Испуганная Уршула Надашди послала гонца за матерью. Та немедленно примчалась, но дочь лишь изредка узнавала ее сквозь белый туман, в который была погружена.
А когда поправилась — ее словно подменили. Без малейшего сопротивления исполняла все желания Уршулы Канижаи, и та писала матери своей подопечной восторженные письма. От ее упрямства не осталось и следа. Вечно задумчивая, погруженная в себя, она напоминала сомнамбулу. Когда во время коротких пиршеств замок оглашался веселым шумом, который Алжбет некогда так любила, она пряталась в своей комнате и наблюдала за происходящим лишь Сквозь зарешеченное окно. Она, собственно, ждала одного: не мелькнет ли вдруг в толпе незнакомец, не засияет ли там его огненный взор. В лунные ночи она долго простаивала у окна, всматриваясь в таинственную глубину аллей. Она часто просыпалась, и тени деревьев, падавшие на стену, напоминали его силуэт. Во время прогулок она постоянно оглядывалась, искала его глазами. Месяц за месяцем проходили в постоянных мечтах, в надежде, что он вернется. Алжбета сразу же бросилась бы в его объятия. Близился срок свадьбы. И жених скоро должен был вернуться из Вены, где он учился.
Тогда Алжбета Батори упросила Уршулу отправить ее к родителям, дабы проститься с ними и с воспоминаниями детства и девичества. Госпожа Канижаи к тому времени успела привязаться к ней и потому с материнской заботой снарядила ее в путь. И Алжбета поехала домой в сопровождении одной из крепостных, чахтицких подданных. Тут и кроется тайна ее жизни, о которой знала лишь ее мать и еще два человека в Венгрии: чахтицкая подданная и ее муж. Ибо поехала она домой, чтобы родить… Анна Батори, услышав откровенную исповедь дочки, пришла в отчаяние. Она боялась огласки, разговоров, отмены обручения и прочих неприятных последствий. Но головы не потеряла. В полной тайне она отвезла дочь в один из самых отдаленных замков Батори в Семиградье[30], объявила, что дочь захворала заразной болезнью, и сама ухаживала за ней вместе с чахтицкой подданной и повивальной бабкой, причем обе поклялись никогда не выдавать, какого рода эта болезнь.
Алжбета разрешилась девочкой. Мать ее, богато вознаградив крепостную, отдала ей новорожденную на попечение, и та отнеслась к ней как к собственному ребенку. Алжбета просила, чтобы ей позволили хотя бы изредка издали видеть свое дитя, но мать настаивала, чтобы ребенок находился как можно дальше от дочери. Поэтому-то и задумала она переселить крепостную и ее мужа в Семиградье, и только настойчивые слезные мольбы дочери помешали этому. Богатое вознаграждение получила и повивальная бабка, которую Анна Батори распорядилась вывезти в румынские княжества и связала клятвой никогда уже в Венгрию не возвращаться.
Из семиградского поместья мать с дочерью отправились прямо на свадьбу в замок Надашди во Вранове, который был избран для торжеств. То был самый горький день в жизни Алжбеты.
В атмосфере радостного и праздничного настроения, царившей во Вранове, Алжбета двигалась словно в нереальном, фантастическом сне. Можно ли было представить, что она станет женой человека, которого лишь за минуту до этого впервые увидела и которого не любила!
И снова в толпе свадебных гостей она искала глазами его, незнакомца, отца своей дочери, единственного мужчину, которого любила. Даже стоя у аналоя, не переставала надеяться, что он вдруг появится и женится на ней.
Но чуда не произошло. Никто так и не спросил, угодно ли ей стать женой Ференца Надашди, впоследствии знаменитого воина, чьи заслуги перед родиной множились с каждым днем, но который так и не смог завоевать ее сердца. И ее душе сохранялся образ незнакомца, о котором она долго-долго мечтала, хотя уже давно потеряла надежду на встречу.