Перед замком послышался победный рев Фицковой дружины, возвращавшейся с охоты.
Ворота распахнулись, и телега со связанным Калиной в окружении гайдуков и наемников въехала во двор.
Разгоряченные зельем наемники радостно вопили, хлопали себя по голенищам сапог, буйно вскакивали и наливали новоприбывшим товарищам вино.
Алжбета Батори вышла из своего укрытия. Заметив ее, все затихли как по строжайшему приказу.
Фицко возбужденно проковылял к своей хозяйке.
— Ваша светлость, мы изловили Калину, и вот он живой у ваших ног, — доложил он.
Два наемника схватили Яна Калину и сбросили с телеги к ногам госпожи.
Калина лежал неподвижно, точно бревно. Павла Ледерера поразило выражение его лица. Где та уверенная сила, которой дышала каждая черта в нем? Таким неизгладимо запечатлелся Ян в памяти Павла уже в Прешпорке, где они встретились и подружились. Теперь перед ним было совсем иное лицо, до неузнаваемости искаженное бурей чувств.
Алжбета произнесла ледяным голосом:
— Ян Калина, упрямый, дерзкий подданный, беглец и разбойник! Видишь, не успел ты и глазом моргнуть, как оказался в моей власти. Завтра же тебя постигнет заслуженное возмездие. На рассвете тебя вздернут на виселице!
Она повернулась к капитану, предводителю наемников:
— Вы, конечно, не будете возражать против этого, господин капитан. Есть опасность, что Ян Калина, который четыре года тому уже созрел для виселицы, умудрится снова сбежать. У него слишком много пособников.
Капитан Имрих Кендерешши мог бы и возразить, но не отважился. Он молча кивнул. А Фицко спросил:
— Где прикажете поставить виселицу, госпожа графиня?
— На площади, пусть все Чахтицы видят, какова кара за мятеж, бегство и разбойные дела!
Анна Дарабул и Илона Йо, не дожидаясь приказания, принесли кресло с балдахином, как всегда, когда хозяйка Чахтиц вершила суд во дворе.
Преисполненная достоинства, Алжбета опустилась в кресло.
— Фицко, а где же мой новый слесарь?
Павел Ледерер не сдвинулся с места. Язык и ноги отказывались ему служить. Тогда Фицко доковылял до него, схватил за плечо и подвел к владетельнице замка.
— Ты нам вполне угодил, — благосклонно улыбнулась она ему, — награду и место слесаря ты заслужил честно.
Теперь дадим тебе еще одну возможность доказать свое проворство. Сходи в кузню и раскали клещи добела!
Павел Ледерер не сразу сообразил, что она имела в виду, но минуту спустя все понял; повернувшись к Калине, графиня спокойным голосом, в котором явно слышались нотки затаенной ненависти, проговорила:
— В довершение всех своих злодеяний ты осмелился послать нам письмо. Умение писать, за которое ты должен благодарить своего покойного господина Ференца Надашди, ты использовал для оскорбления его вдовы, своей госпожи, которой ты обязан оказывать глубочайшее почтение и послушание. За это раскаленными клещами у тебя будут вырваны три пальца, которыми ты держал перо!
На дворе воцарилось гробовое молчание.
Ян Калина, сжав зубы, недвижно лежал у ног госпожи. Павел Ледерер, оглушенный приказом, услышал бешеный стук собственного сердца. Неужели он, честный мастер, испоганит свой инструмент, искалечив руку собственного друга? Нет, он ни за что этого не сделает! Он хотел было крикнуть, что готов с утра до вечера до изнеможения трудиться, делать все, чего требует его ремесло, но палачом ни за что не станет. Однако язык прирос к гортани.
Фицко снова схватил его за плечо:
— Пошли, я помогу тебе…
Он не сопротивлялся — все еще никак не мог прийти в себя.
— У тебя чертовское везение, парень, ха-ха! — гудел ему в ухо Фицко. — В первый же день госпожа тебя так выделила!
В голове Ледерера уже созрело решение: бежать, надо бежать как можно дальше от этого места, от этих чудовищных злодеяний.
Они вошли в кузню. Фицко увлеченно принялся раздувать мехи.
Пока в кузнице раскалялись клещи, капитан наемников-пандуров[39] предстал перед госпожой.
— Ваша светлость, отсечение пальцев есть факт, отягощающий смертную казнь. По обыкновению, он может совершаться только перед казнью, то есть завтра на рассвете.
Обдумав все обстоятельства скорого суда, капитан стал опасаться последствий. Он знал, что может дорого поплатиться, если высшие власти не закроют глаза на самоуправный суд.
— А я полагаю, — оборвала его госпожа, — что мы нарушим этот обычай.
Капитан осмелился высказать еще одно соображение:
— В таком случае следовало бы спросить разбойника Калину о трех его последних желаниях.
— Хорошо, — согласилась госпожа. — Выскажи, осужденный, свои желания.