— Чего же ты испугался?
— Да вот подумалось, что это — по всему видать — разбойник. Никто другой не побоялся бы по срочному делу идти в Чахтицы теперь, когда тут полно пандуров и гайдуков. Бояться могут только разбойники.
Священник не сомневался, что отправитель — Калина, поэтому, получив письмо, не стал читать его в присутствии человека, принесшего его не по доброй воле, а из страха. Он поблагодарил крестьянина и подал ему в открытое окно стакан вина для бодрости. И только закрыв окно, взялся за чтение.
Оказывается, писал ему не Ян Калина. Это не его почерк. Но почерк знакомый — по хронике чахтицкого прихода.
Он прочел:
«Сие послание Андрея Бертони да будет вручено ревнителю слова Божьего, чахтицкому служителю храма, кто бы он ни был и как бы его ни звали».
Сорвав печать, священник стал читать пожелтевшее послание:
«События дня, не занесенного в хронику чахтицкого прихода.
С омраченной гневом душой и мыслью, в высшей степени опечаленной невероятными деяниями, пишу здесь то, о чем не пристало и не дозволено писать и что не дерзаю отметить в хронике, куда я — по совету графа Ференца Надашди — заношу происшествия, случившиеся в чахтицком замке и по всей округе.
С христианским смирением да прочтет сию обращенную к нему запись чахтицкий служитель слова Божьего, когда, по истечении десятилетий, а может, и столетий, чья-то рука обнаружит ее в гробу, где плоть человеческая давно обратилась в прах. И пусть содрогающиеся в ужасе уста его изрекут не проклятия, а молитву, дабы кара Господня обрушилась на тех, кто повинен в гибели девяти человеческих жизней. И в сей молитве пусть заступится и за меня, немощного и слабого духом, убоявшегося кары и не дерзнувшего призвать к ответу преступников и известить о страшном злодеянии светские власти.
А случилось в чахтицком замке и граде нижеследующее.
Алжбета Батори, самым жестоким образом карающая свою прислугу при малейшей провинности, неведомо почему не пожелала, чтобы о ее жестокости знали даже ближайшие родственники. По какой причине несколькими днями тому, как только гонец принес известие, что дочь Анна со своим мужем графом Зринским[41] собираются к ней погостить, она оставила в замке только самых старых и верных слуг, а девять молодых, почти каждодневно истязаемых — дабы случайно или умышленно не пожаловались на свои мучения прислуге гостей и ранами своими не выдали то, что должно было оставаться строжайшей тайной, — повелела Доре отвести на град[42] и там держать в голоде и жажде до тех пор, пока она не соизволит их отпустить.
Служанка Дора в точности выполнила приказ. Подземным ходом отвела девушек на град, там заперла в темнице и поставила гайдука сторожить, с тем чтобы каждого, кто отважится предложить им еду или питье, бросить также в узилище. Да и сама Дора, не доверявшая гайдуку, осталась на граде. «Разрази гром того, кто осмелится кормить или поить их!» — кричала она. Нагих служанок она поливала ледяной водой, не давала ни есть, ни пить, никуда не выпускала их и всю ночь следила, чтобы они не вздумали лечь, а все время стояли.
Кастелян Микулаш Лошонский, узнав о том, скорбно оставил свои научные книги и телескопы, которым посвящает он дни и ночи, и поспешил к чахтицкой госпоже.
«Ваша светлость, — горестно воскликнул он, — неужто слава чахтицкого града до того поблекла, что вы унижаете его еще и тем, что заключили там под стражу нерасторопных служанок?»
«Кастелян, — строго заметила ему госпожа, — я не обязана объяснять вам свои поступки, зато вы обязаны уважать и выполнять мои приказы! Причем без рассуждений. Так вот, мой последний приказ гласит: отправляйтесь без промедления во Вранов град[43] и передайте сердечный поклон моему брату Иштвану Батори, а также просьбу, чтобы он изволил навестить чахтицкую госпожу, поскольку сестринское сердце ее совсем истосковалось».
Кастелян тут же приказал седлать коня и поскакал во Вранов.
На третий день (это было позавчера) пожаловали в гости дочь госпожи графиня Анна Зринская с супругом. Но в Чахтицах они не задержались — уже на следующий день в полдень отправились назад в Прешпорок.
«Я провожу вас до Пьештян, дорогие дети», — сказала им графиня и послала на град Кату, пусть приведет несколько девушек из менее пострадавших — они будут сопровождать ее в дороге. Собиралась она держать их при себе и не давать ни с кем разговаривать.
Ката прибежала из града сама не своя:
«Ни одна из них не в силах прийти, ваша милость!»
41
Кроме сына Андрея, умершего в детском возрасте, у Алжбеты Батори от брака с Ференцем Надашди были сын Павел, дочери Анна, выданная за Микулаша Зриньи (Зринского), Катарина, которая была замужем за Юраем Другетом из Гумменного, и Урсула. О внебрачной дочери (Эржике Приборской) в исторических свидетельствах не упоминается.
42
Чахтицкий град стоит на расстоянии получаса ходьбы западнее Чахтиц, на одном из холмов Малых Карпат. Ныне лежит в руинах. Точную дату его возникновения установить не удалось, но в эпоху венгерской королевской династии Арпадов он уже стоял; с конца XIV века его история прослеживается последовательно. Поначалу он был собственностью короля Сигизмунда, но, в 1392 г. король подарил его братиславскому графу польского происхождения Стибору из Стиборжиц (1347–1414), основателю рода, выпускнику Пражского университета, жупану братиславской, тренчанской и нитранской столиц, семиградского герцога. После его смерти град унаследовал его сын Стибор II, но в 1434 г. он умер, не оставив потомства, и все его поместья снова отошли к министерству уделов. Однако в 1436 г. чахтицкий град и панство король Сигизмунд подарил Михаилу Орсагу из Гуты, ставшему впоследствии палатином. Во владении этого рода град находился до 1567 г., затем перешел во владение рода Надашди. К градному панству в те времена принадлежали села: Брезовая, Чахтицы, Частковцы, Граховиште, Грушов, Корытное, Костолное, Крайное, Комарно, Костоланы, Лубина, Подолье, Старая Тура, Вадёвцы, Вишневое, Врбовое, Закостоланы, Жилина и отчасти Дубованы и Бзинцы. История града совпадает с историей самих Чахтиц.
43
Вранов град, сейчас уже не существующий, находился в округе Михальцев. Последние сведения о нем сохранились с начала XVII века, когда он был собственностью Иштвана Батори и его супруги Фружины Другет.