«Почему?»
«Все лежат в темнице, до смерти обессиленные холодом, голодом и жаждой».
«Что там произошло?» — удивился граф Зринский.
«За непослушание я приказала отвести девушек на град, а нерасторопные слуги забыли кормить их, — ответила госпожа и обрушилась на Кату: — Пусть девушек немедленно приведут в замок. А тебя с Дорой, по возвращении из Пьештян, не минет наказание».
О событиях, последовавших затем, мне стало известно от служанки Каты. Девушки были до того истощены, что не держались на ногах, а одна из них в ту же ночь испустила дух. Старые служанки перенесли их по подземелью в замок и, полумертвых, уложили рядышком в людской. Теперь их стали кормить, да было поздно — жизнь в девушках еле теплилась. Старые служанки, выведенные из себя тем, что девушки отказываются от пищи, били их смертным боем: к вечеру в живых остались три — остальные уже ночью покинули сию юдоль скорби.
На второй день, то есть сегодня после полудня, вернулась госпожа, и как только служанки поведали ей о случившемся, без лишних слов приказала гробовщику сколотить до вечера девять гробов, затем послала за мной.
«Святой отец, — проговорила она непривычно холодным тоном, — прошу вас ни меня, ни кого другого не расспрашивать о том, что произошло, а также не дознаваться, при каких обстоятельствах умерли девушки. Сегодня поздно вечером, когда на улицах Чахтиц уже ни души не будет, постарайтесь исполнить в храме мое пожелание».
«Какое пожелание?» — то был единственный вопрос, на который я отважился, устрашенный ее ледяным голосом.
«У вас будет достаточно времени узнать об этом вечером в храме», — ответила она и тут же удалилась.
Я стоял как столб посреди гостиной залы, не способный что-либо предпринять. Что случилось, какое желание я обязан исполнить? Воротившись домой, я тут же узнал обо всем. Служанка Ката, мучимая угрызениями совести, доверительно рассказала моей жене обо всем, что произошло в замке и на граде. А батраки приносили и другие слухи. Господский гробовщик, рассказывали они, сколачивает из досок гробы. Четыре готовы, остальные еще нет. Говорят, их будет девять.
Тяжкие муки терзали меня. Ужасающее преступление, — а от меня требуют, чтобы я на все закрыл глаза и промолчал о злодеянии, погубившем невинных молодых девушек. Вскоре я узнал и о том, каково желание чахтицкой госпожи.
Явился Фицко и сказал, что у него ко мне важный разговор. Он запер дверь горницы и, убедившись, что никто нас не подслушивает, продолжал со смехом.
«Не дрожи так, пастор. Ни один волос не упадет с твоей головы, если в ней есть хоть малость разума и послушания. Госпожа ничего от тебя не требует — за исключением одного похорони девушек, умерших из-за своего непослушания, в гробнице Орсага — по крайней мере после смерти они будут со своим господином под одной крышей, ха-ха! И еще — держи язык за зубами. Гробы мы пронесем в храм тайком».
Потом он взял со стола драгоценный нож для заточки перьев, подаренный мне еще графом Ференцем Надашди в пору, когда я начал писать чахтицкую хронику.
«Взгляни-ка на этот нож! — И Фицко всадил его в стол. — Куда легче войдет он в тело человека, нежели в твердое дерево. Не послушаешься — так в поле за Вишневым сегодня же найдут недвижно лежащую девушку с воткнутым в сердце ножом, хорошо известным каждому. Тело принесут в Чахтицы, вокруг соберутся люди, и раздадутся крики «То была пасторова любовница! Я видел однажды их вместе! Это священник ее убил, чтобы избавиться от нее!»
Я едва не потерял сознание, опустился на стул и ладонями сжал седую голову — от напора страшных мыслей она бешено гудела.
«Да мало ли других тяжких грехов, которые можно на тебя взвалить. Всякий не прочь языком хорошо подзаработать. После чего разгоряченная толпа подастся в приход. Прихожане, еще вчера слушавшие тебя как святого, забросают тебя каменьями, ха-ха-ха!»
Боже всемилостивый! Вот и исполнил я желание госпожи. Похоронил я в гробнице девять жертв дьявольского лиходейства..
Прости мне, Творец небесный, мое слабодушие, прости, что помог скрыть злодеяние, что молчу и сейчас, когда должен был бы громогласно кричать, дабы душегубство было наказано.
Час идет за часом, за темной ночью следует ясное солнце, но в душе моей густая тьма и сон не касается усталых век.
Чувствую — дни мои сочтены. Сжалься надо мною, милосердный Боже, сжалься и призови поскорей в вечное лоно Твое.
В муках дописываю я историю сего дня и нынче или завтра тайком припрячу листок в один из гробов, дабы ты, возлюбленный брат во Христе, узнал о моих страданиях и, простив мне слабость мою, помолился за меня.