— Где вы шлялись ночью без моего ведома и дозволения? — напустился отец на перепуганных детей.
— В Чахтицах, — ответил Михал, который ради сестры пошел даже на ложь иначе он ни за что не соврал бы, даже будучи уверенным, что тем самым защитит себя от родительского гнева.
— А что вам там понадобилось?
Михал молчал — он ни за что на свете не открыл бы тайны Эржики.
— Что вам там понадобилось? — повторил отец.
— Интересно было посмотреть, что там творится, ведь со всех сторон туда повалили гайдуки и пандуры, — опять соврал Михал, и лицо его залил румянец.
— Ага, стало быть, вам интересно было, — усмехнулся отец и угрожающе надвинулся на сына.
Мать уже знала, что за этим последует. Тихий и смирный человек, Беньямин Приборский бывал все же страшен, когда разъярялся. Она уже решила было встать между отцом и сыном, но Эржика опередила ее.
— Отец, — вытянулась она перед отцом, — не сердись на Михала. Он здесь ни при чем. Это я уговорила его ехать со мной.
Казалось, возмущение Беньямина Приборского слегка улеглось: он безмолвно уставился на Эржику. Смелое и открытое признание девушки озадачило его. Но он по-прежнему кипел гневом и с трудом сдерживал себя.
— А что тебя влекло в эти Чахтицы? Какой черт тебя подбил шататься по ночам и подвергать себя и брата невообразимой опасности? — злобно дознавался он.
Она молчала. Только кровь приливала к лицу и огнем полыхали щеки. Мария Приборская не знала, что делать, хотелось ей охладить гнев мужа, но она по опыту знала: каждое слово лишь подольет масла в огонь. А Михал, стоявший позади Эржики, дрожал от волнения и отчаянно придумывал, как бы обратить на себя гнев отца.
— Так что тебе в Чахтицах понадобилось? Я все хочу знать! — кричал Беньямин Приборский.
Эржика продолжала молчать.
— Все, что видел гайдук там, на косогоре, действительно правда? — нетерпеливо допытывался отец.
— Я не знаю, что видел гайдук, отец, — спокойно ответила Эржика. — Но если он вам сказал, что я люблю Андрея Дрозда, что на поле боя меня погнали страх за его жизнь и желание помочь ему уйти от опасности, то тогда он сказал правду.
Мать в отчаянии стала ломать руки, лицо отца еще больше налилось кровью.
— Какое позорище! — кричал он. — Таскаешься к разбойнику по ночам, словно какая шлюха, обнимаешься и целуешься с ним в лесу и стреляешь в служителей нашей госпожи!
Тон, каким отец говорил о поцелуе Андрея Дрозда, был настолько уничижительным, что Эржике показалось, будто какой-то святотатец посягнул на самое дорогое в ее жизни. Она готова была яростно защищать свое светлое, чистое чувство.
— Отец! — воскликнула она таким странным голосом, что Михал передернулся, а родителей словно кинжалом кольнуло. — Беньямин Приборский, которого я уважаю как своего отца, умерь свой гнев. Не оскорбляй меня, не то придется подумать, могу ли жить с тобой под одной крышей.
Невероятно смелый выпад Эржики сразу умерил его гнев. Уж не прознала ли Эржика тайну своего рождения? — зашевелилось в нем подозрение.
— Вы знали отца Андрея Дрозда? — неожиданно спросила она.
— Знал, — ответил он растерянно.
— Мне ведомо, что вы знали его и вместе ели горький холопский хлеб. И все же считаете сына Дрозда человеком, недостойным полюбить меня, даже взглянуть на меня?
— Да, он не достоин тебя! — громко подтвердил он.
Эржика окинула его спокойным, но непривычно твердым взглядом:
— Разве Андрей Дрозд виноват в том, что его отцу не выпала такая удача, как вам, что чахтицкая госпожа не почтила его таким доверием, как вас, не вознесла его из холопского звания в земанское свободное сословие?
Она повернулась и вышла из комнаты. Мать с Михалом, не проронив ни слова, последовали за ней.
Беньямин Приборский остался один. В приливе гнева он стал расшвыривать все, что попадало под руку, — весь дом сотрясался.
Ни разу в жизни он не впадал в такую ярость. Его жена не столько жалела о разбитых безделицах, украшавших дом, сколько опасалась, не помутился ли у мужа рассудок. Поведение Эржики повергло ее в замешательство. Как могла послушная дочь так измениться?