Женщина остановилась настолько резко, что Пит едва на нее не налетел. Они находились перед запертыми дверьми, ведущими в апартаменты Монсара.
— Ты что, ничего не понимаешь? Не чувствуешь? — спросила Симона.
— Что еще чувствовать? — удивился Пит.
— Священник мертв, а ты испытываешь одно разочарование? А почему не подозрение? Как, например, я? Разве мы не сошлись на том, что в этом деле чересчур много совпадений? Священник был нашей последней надеждой, и в тот момент, когда мы решили заставить его рассказать правду, оказывается, что мы уже опоздали. Он умирает. Я потрясена. И не могу поверить в обыкновенную неудачу.
— Но ведь он действительно был болен.
— Да, это сильно упрощало дело.
Хьюстон почувствовал зловещий ветерок на своем затылке.
— Алтарь. Он один. Подушку на лицо. Внезапный испуг. Небольшое давление на грудную клетку. Что угодно для души. Никаких следов. Да и кто бы стал об этом думать, Пит?
— Дознание…
— Здесь тебе не город. Тут все по старинке. Никакого вскрытия. Простейшее врачебное заключение. Скромные похороны.
— Но доказать мы не сможем…
— Я это чувствую, ощущаю. После всего того, что случилось… По-моему, иначе и быть не могло. Нам придется вести себя так, словно священника убили. И неужели тебе не очевиден этот факт? Тот, кто за нами охотится, вернулся обратно по своим же следам, чтобы их хорошенько замести.
— Это никогда не закончится. Симона, ты не можешь оставаться здесь одна.
— И ты тоже. Но вот, кого нам придется опасаться больше, чем любого врага, так это отца. Он никогда не предоставит нам одну комнату на двоих. Это будет ударом по его морали.
— Мы можем с ним поговорить, объяснить ему как-то…
Симона решительно покачала головой.
— Тогда он может быть нашим провожатым.
— И подвергаться опасности?
У Хьюстона желудок просто куда-то ухнул и, похоже, оторвался. Он постарался раскинуть мозгами. Из вестибюля послышался топот многих ног, — постояльцы входили в гостиницу.
— Здесь говорить невозможно, — сказал Хьюстон.
— В мою комнату. Для вящей радости отца можем оставить дверь открытой. — Она быстренько повернула дверную ручку и вошла. Пит зашел следом, вдыхая в себя запах духов и свежесть ее волос. И снова ему показалось, что он находится рядом с Дженис, а не с Симоной, словно во времени открылась черная дыра, и они вернулись на десять дней назад. После того, как Монсар рассказал им про Пьера де Сен-Лорана, они двинулись наверх в номер… и обнаружили в нем седоватого, небритого незнакомца.
И все повторилось вновь. “Нет, — сказал себе Хьюстон. — Я не могу этого видеть, потому что тогда выходит, что я сошел с ума”.
Потому что их поджидал тот же самый человек. Со своей квадратной челюстью, тонким носом и короткими темными волосами, разделенными на строгий и ровный справа налево пробор. Та же темная одежда — свитер, шерстяные брюки и ботинки на каучуковой подметке. И на кровати он возлежал точно так же, как и в тот раз.
Но различие состояло в том, что вся грудь его представляла собой расплывшееся кровавое пятно от шеи до ремня на брюках. На сияющем бархатном покрывале были лужицы крови. Кровь струилась по подоконнику в том месте, где он его переползал, падая, оставляя за собой засохшие сгустки на ковре.
Симона закричала.
Часть третья
24
Вопль ее, как острый железный шип, вонзился Хьюстону прямо в череп. Пит отшатнулся. Симона закрыла лицо руками, и сквозь пальцы прорывался дикий визг. Хьюстон схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.
— Прекрати! — рявкнул он. Она вопила изо всех сил.
— Хватит! — повторил он. Потряс. Его мозг воспринимал одновременно огромное количество звуков и ощущений. Крики, топот множества ног по вестибюльному полу. Напряженную ширококостную плоть под покрытым свитером плечами, которые он сжимал. И безумное выражение лица Симоны в тот момент, когда она отняла руки от глаз, и из них выглянул дичайший страх.
Потом Пит почувствовал, как в комнату ворвались люди, и, пораженные, остановились. Но все свое внимание он сосредоточил на Симоне. Прижал ее к себе, покрепче обнял и почувствовал дрожь возле своего сердца. Взглянув еще разок на кошмарную фигуру, лежащую на кровати, Хьюстон ощутил, как страх уступает дорогу ярости. Он отыщет того, кто это сделал! И заставит кричать его так, как она кричала.
Рядом появился Монсар.
— Да позовите же кто-нибудь врача! — рявкнул Хьюстон, но его никто не понял.
— Юн медисин! — прорычал Монсар.
Несколько человек выбежало из комнаты. Хьюстон передал Монсару его дочь из рук в руки. Затем повернулся лицом к окровавленной фигуре, распростершейся на кровати и, чувствуя накатывающую тошноту и кислый привкус во рту, сделал шаг вперед.
Он был ошеломлен. Человек все еще дышал — неглубоко, но все-таки грудь вздымалась медленно-медленно… и невысоко… Хьюстон увидел, как чуть-чуть подрагивают веки. Он-то считал мужчину мертвым, но сейчас слышал сиплые, затрудненные вдохи, свист воздуха, втягиваемого пересохшими губами.
Хьюстон осторожно приблизился, не желая прикасаться к крови, лужицами растекшейся по бархатному покрывалу. Наклонился к раненому. Свитер был разрезан точно посередине. Хьюстон увидел окровавленную рубаху. Заметив куски омерзительно торчащего искромсанного мяса, Пит отвернулся к стене. Зрение замутилось. Вцепился в изголовье кровати, чтобы не рухнуть тут же.
— Сейчас придет врач, — сообщил он мужчине. Ответа не последовало.
— Держитесь. Мы вам постараемся помочь.
Кивок был практически незаметен.
— Вы меня слышите?
На этот раз веки затрепетали: человек явно старался ответить.
— Кто это вас?
Хьюстон напряг слух, стараясь понять что-нибудь, но слов различить было невозможно.
— Так кто? — переспросил Хьюстон.
— Найдите Харона.
Хьюстон побледнел.
— Не понимаю, что вы имеете в виду. Это с вами сделал человек по имени Харон?
— Верлен. Отыщите Верлена.
Бред, да и только. Пит в обалдении покачал головой. Перескочив с персонажа древнегреческого мифа, мужчина заговорил о поэте девятнадцатого века.
— Вы знаете человека по имени Верлен?
— Нет, вы не… — Кровавая пена начала срываться с губ. Глаза сверкали безумным светом.
— Да где же врач?! — заорал Хьюстон на сгрудившуюся в дверях толпу. Ничего не понимая, люди уставились на Пита. И тут же сквозь толпу начал проталкиваться Монсар, — он уходил вместе с Симоной.
Пит повернул голову и уставился на умирающего.
— Вы должны мне помочь. Что вы…
— Ле блан, — пробулькал человек. Хьюстон не сообразил, почему мужчина внезапно перешел на французский.
— Белый?
Человек завертелся в горячке.
— Да не белый. Ле блан. Должен был меня убить.
— Заколоть? Но почему?
— Я убил священника. Задушил его.
— Но…
— Слишком много знал. Ему, видимо, сказали.
Человек сильно закашлялся. Рана разошлась шире. Хьюстон подавился.
— Предал.
Хьюстон с трудом старался понять бормотание умирающего.
— Я вас видел, разговаривал с вами. Был звеном в цепи.
— С кем вы были связаны?
— Со всеми. С Верленом и Хароном. Безумие.
— Они мне не доверяли. Харон не доверял. Послушайте! — Настойчивость в голосе была столь велика, что Хьюстона передернуло от проявления такой силищи. Мужчина приподнялся на локтях. Спина выгнулась. — Послушайте!
Хьюстон был в ужасе. Цвет лица мужчины стал похожим на цемент.
— Ле блан. Верлен. Отыщите Харона.
— Берегите силы.
— Времени не осталось. — Снова голос ослабел. Дыхание стало неровным, как порывы ветра. — Последний раз меня использовал. Но боялся, что вы меня отыщите.
Из коридора Хьюстон услышал доносящиеся голоса:
— By эен олле! By эен алле!
Вошел темноволосый человек, в руке он держал докторский саквояж. За ним следом шли двое полицейских.