Я брыкалась, визжала и вертелась, как уж на сковородке, пока мне не удалось вытащить его кинжал, распоров при этом себе большой палец. Я собиралась защищаться, хотя совершенно не владела этим оружием. Но выбора у меня не было.
Он быстро выхватил у меня кинжал, но я тут же оторвала от его плаща большую круглую застежку и вонзила ему в щеку. Это его слегка остудило. Осыпая меня проклятиями, он ослабил хватку, и я, соскользнув с седла, рухнула на холодную землю и сломала себе руку. Откатившись в сторону чуть дальше, чем намеревалась, я едва не оказалась под копытами лошади, когда мимо пронеслись мои сородичи.
Затем раздались крики и звон оружия; не прошло и нескольких минут, как мой похититель с двумя телохранителями были убиты. Отец и его приближенные разделались с ними уверенно и быстро.
Я с колотящимся сердцем наблюдала за смертоносной схваткой, вжавшись в оледеневшую землю, чувствуя, как рука наливается тяжелой болью. До этого я никогда не видела столько крови. Мне доводилось слышать звон оружия во дворе нашей крепости в Файфе, но я никогда прежде не видела, как клинок входит в тело, и не слышала того легкого изумленного всхлипа, с которым душа без предупреждения покидает плоть. Увы, в дальнейшем мне доводилось слышать этот звук слишком часто.
Я до сих пор храню ту бронзовую застежку с круглым отполированным гагатом, хотя вряд ли когда-нибудь ее надену. Она лежит в шкатулке, где хранятся мои драгоценности, и ее тусклый блеск напоминает мне о том, что я должна быть сильной и осмотрительной.
Мой брат Фаркухар скончался от ран, полученных во время той схватки. Я видела его противоестественно изогнутое тело, лежавшее на земле, хотя люди отца не дали мне рассмотреть его целиком. Но зато я помню соленый вкус своих слез и скорбный вопль отца, отозвавшийся эхом в морозном воздухе.
У Фаркухара остался маленький сын Малькольм и бледная, вечно страдающая вдова, которая вскоре вернулась на юг к своей семье, оставив Малькольма на воспитание Боде. Отец черпал утешение в этом ребенке, поклявшись найти тех, кто замыслил нападение, лишившее его сына и чуть не лишившее дочери.
После тщательного расследования Боде выяснил, что люди были подосланы Крайненом, нерукоположенным аббатом Дункельда и мормаером[3] Атолла. Он был женат на старшей дочери короля. Мой отец всегда считал его высокомерным болваном, а после этого и вовсе начал испытывать к нему ненависть. На следующем же заседании королевского суда Боде обвинил Крайнена из Атолла в том, что тот пытался похитить меня и выдать замуж за своего сына Дункана, и в том, что тот жестоко убил Фаркухара Мак Боде. Крайнен все отрицал и заявил, что это Боде напал на его людей без каких-либо на то оснований, а посему сам является виновником гибели Фаркухара.
Стороне, признанной виновной, предстояло заплатить кро, традиционную компенсацию скотом и утварью в соответствии с титулом. Пока все дожидались решения короля, атмосфера настолько накалилась, что Боде и Крайнен вступили бы в рукопашную, если бы не разнявшие их стражники.
Справедливость в тот день оказалась повержена, ибо моему отцу, который тоже был мормаером, пришлось отдать множество коров за убитых воинов Крайнену, а также их семьям и королю. Крайнен наслаждался победой, радуясь, что ему удалось сохранить и набитые церковные сундуки в Дункельде в неприкосновенности, и благосклонность своего монаршего тестя. Король же, старый Малькольм, предал своих свойственников Боде и Фаркухара. Мой отец так и не простил ему предательства. И эта обида, вкупе с предшествовавшими, не могла не стать источником пожара.
Вскоре я узнала, чем вызвано наше презрение к Малькольму. Из-за затеянных им распрей мы потеряли многих сородичей, включая отца Боде, короля Кеннета, который был убит тогда еще юным Малькольмом, носившим имя Разрушителя и занявшим после убийства трон своего двоюродного брата.
После этого моя цена еще больше возросла, ибо у Боде не было других наследников. А я являлась прямым потомком кельтских королей, и в моих жилах текла чистейшая королевская кровь. Я могла озолотить одним мановением своей руки.
Я — Грюада, дочь Боде Мак Кеннета, сына Дуфа. Мои предки были королями скоттов, и я была рождена в королевском доме клана Габрана, который гордится первым королем скоттов и пиктов Кеннетом Мак Алпином. Моя родословная восходит к пиктам, которые изначально населяли эти земли, и к пришедшим из Ирландии скоттам, которые обосновались в Аргилле. Мы гордимся своими предками и помним свои родословные наизусть.
Моя родословная включает в себя древние королевские династии Шотландии, потомком которых был мой отец, и кровь верховных королей Ирландии, начиная с Ниалла Нойгьяллаха, от которых происходила моя мать. Наше генеалогическое древо имеет много ответвлений, и некоторые ветви пребывают в состоянии вражды, но все они отходят от двух главных стволов — клана Габрана и клана Лоарна, которые в свою очередь выросли из одного и того же древнего королевского корня.
Жизнь моя постоянно находилась под угрозой, потому что любой взявший меня в жены мог претендовать на трон Шотландии. Не чувствовали себя в безопасности и мои родичи, ибо их смерть привела бы к истреблению нашего рода, что расчистило бы путь к трону другим претендентам. Вот чем чревата жизнь для потомков древних королевских родов.
Так что кровь предков принесла мне мало добра. Я была подобна жаворонку, беззаботно взлетевшему в небеса и не подозревающему о том, что за ним наблюдают ястребы, лишь выжидающие удобного момента, чтобы наброситься.
Во второй раз меня похитили, когда я гуляла по холмам со своей двоюродной сестрой Биток и горничной Эллой, саксонкой. Мне только что исполнилось тринадцать, ибо я была зачата в день святого Мартина и родилась в конце июля. Мы собирали растения для знахарки Маири, матери Биток. Она послала нас за плауном, тысячелистником и вереском, особенно его редкой белой разновидностью; мы складывали соцветия в огромную корзину, которую тащила Элла. Отыскав плаун, мы пропихивали правую руку в левый рукав, с тем чтобы не погубить целительную силу растения.
Летнее солнце в тот день пригревало особенно сильно, и я радовалась тому, что на мне всего лишь марлевая сорочка, легкое платье из голубовато-серой шерсти и простые кожаные туфли. Моя кормилица Мэв заплела мне волосы в одну толстую косу, подогнув ее и закрепив ремешком. Биток заметила, что мои волосы блестят, как бронза, и могут служить маяком в солнечном свете, так что Мэв, которая не спускала с меня глаз после смерти моей матери, сможет наблюдать за мной со стен Абернета и не тревожиться.
— Когда я выйду замуж, я покрою голову накидкой, — ответила я. — И Мэв не сможет меня отыскать, когда я отправлюсь за лавандой и вереском.
— Моя мать говорит, что их цветы отпугивают соглядатаев. Отпугнут они и Мэв, — заметила Биток, и мы рассмеялись.
Кузина Биток, дочь моего двоюродного дяди, была хорошо знакома с кельтскими обычаями. Элла родилась в Саксонии, в детстве ее украли и поработили ирландцы, и Боде купил ее на ярмарке в Дублине. Шотландские обычаи она знала хуже и относилась к ним с опаской; зато владела саксонским языком и обучила ему нас, а мы, в свою очередь, научили ее говорить по-гэльски.
У подножия холмов, на золотистых полях, мужчины собирали сено, а женщины в этот день освящали скот, привязывая к хвостам ветви можжевельника и окуривая его можжевеловым дымом. Считается, что у гэлов есть обереги на все случаи жизни и для любого живого существа. Но в тот день, когда мы отправились собирать цветы среди камней и торфа, никто не благословил нас.
Болтая и смеясь, мы бежали вперед, не глядя по сторонам, и мой телохранитель Дугал остался далеко позади. Биток, за ангельским белокурым обликом которой скрывалась шаловливая озорница, предложила проверить, сколько времени потребуется ленивому и добродушному Дугалу, чтобы отыскать нас.