– Нужно менять тактику либо возвращаться к самому началу, – вслух сказал Урядов, и взгляд его потеплел. – Так говорил дядя Миша, когда дело заходило в тупик.
Дядей Мишей в Москворецком отделении милиции звали майора Фирсова, следователя по особо важным делам, проработавшего в уголовном розыске порядка сорока лет. Это обращение не было фамильярным, в нем ощущалось тепло. Майор Фирсов был щедрым и бескорыстным. Он был требователен к сослуживцам, заботлив и терпелив с новобранцами, строг и неподкупен с подозреваемыми, но при этом легким и оптимистичным человеком. Новичков он всегда брал под свое крыло, называя их «своими утятами», которых нужно научить плавать, чтобы они не утонули в первой же луже.
Учил он упорно и самозабвенно, используя весь свой опыт, и его обучение непременно приносило плоды. За многие годы службы дядя Миша воспитал для органов милиции не меньше трех десятков оперативников, следователей и участковых милиционеров. Гордился ли этим майор Фирсов, Урядов не знал, но сам он, несомненно, испытывал гордость, что служил под началом дяди Миши. Год назад майора Фирсова не стало, но его ученики продолжали пользоваться плодами его труда, следовать его советам и наставлениям.
Как всегда, мысли о майоре одновременно и успокоили, и вселили уверенность, что все получится. Улыбаясь своим мыслям, Урядов начал методично перебирать документы, бумажку за бумажкой. Он читал отчеты, разбирая их до последней буквы. Выписывал моменты, которые показались хоть сколько-то значимыми. Затем откладывал бумаги и анализировал сделанные записи. И снова перебирал протоколы допросов, осмотров места происшествия, рапорты, опросы свидетелей: все то, из чего состояло стандартное уголовное дело.
Еще в самом начале расследования оперативники пришли к выводу, что наиболее вероятным мотивом преступления является желание преступников завладеть фамильными драгоценностями актрисы. По мере проведения оперативно-разыскных мероприятий, когда мотивы мести и ревности отпали, вероятность ограбления как мотива преступления стала еще выше. Эта версия Урядова не смущала. Кто-то так сильно жаждал заполучить дорогостоящие побрякушки, что пошел на убийство, и в этом не было ничего из ряда вон выходящего. Но вот для чего было пытать женщину – этот вопрос не давал капитану покоя.
Неужели Марианна Полянская была настолько глупа, что для нее сохранить драгоценности, пусть и фамильные, оказалось важнее, чем сохранить жизнь? По рассказам соседей, друзей и знакомых, глупостью Марианна никогда не страдала, также она не была привязана к материальным ценностям. И все же ее пытали, а это означало, что добровольно отдать драгоценности Марианна не желала. Это не вписывалось в привычную схему. Многолетний опыт показывал, что, когда в доме появляются грабители, жертва готова отдать им все, только бы они сохранили жизнь. Да, тот же опыт говорил, что в такой ситуации свидетелей крайне редко оставляют в живых, но ведь это его опыт, опыт сотрудника уголовного розыска по особо тяжким, а Марианна всего лишь актриса. Ее опыт отличается от его, он основан на вымышленных образах и сюжетах, в лучшем случае на рассказах знакомых и соседей. Она не могла знать, что преступники, скорее всего, ее не пощадят. Но даже если и знала, как быть с болью?
А боль она испытывала, и немалую. Марианна терпела эту боль, зная, что ее в любом случае убьют, и все равно не отдавала драгоценности? Глупо, очень глупо. Разве что… Мысли Урядова сменили направление. Все это время он рассматривал вариант, в котором грабители являлись посторонними людьми, которые хитростью проникли в дом актрисы. Почему хитростью? Да потому что замки не были взломаны, значит, актриса сама впустила преступников в дом. Но ведь того, кого актриса знала лично, она тоже впустила бы в дом добровольно.
Кого из своего окружения Марианна могла впустить в тот день в дом? Вывод напрашивался сам собой, вернее на этот вывод наводила трость, о которой только сегодня говорила почтальонша. Трость, не имеющая особой ценности для грабителей, для бывшего супруга Полянской Вениамина Гуляева могла иметь огромное значение. Своего рода символ его позора или, наоборот, атрибут прежней обеспеченной жизни. Что, если в доме Полянской все же орудовал Гуляев?
Урядов начал развивать версию, и чем дольше о ней думал, тем больше проникался уверенностью, что слишком рано сбросил Гуляева со счетов.