Один раз Дэйв вынес из брошенного дома полумертвую от голода пятилетнюю девочку.
Мои чувства метались от раздражения к восхищению. Дэйв Миддлтон был чистюлей, церковной крысой – та порода, которую я презирал. И у него хватало духу входить в дома, где можно было напороться на полную комнату психов. Не было сомнений, что он решил спасти всех, до кого дотянутся руки.
Мы ехали. Иногда останавливались, и в передний автобус залезал пацан, спасенный святым Дэйвом Донкастерским от верной смерти.
Пригороды кончились, и началась сельская местность.
Сара вытянула шею, рассматривая что-то в поле:
– Вот одно из посланий, про которые они говорили.
– Каких посланий?
– Тех, что выкладывали Креозоты. Зеленая поверхность поля была выложена сотнями бутылок. Сверху нам было видно, что они образуют крест.
Когда мы проезжали, бутылки сверкали на солнце, как гелиограф.
– А с кем они хотят связаться? – спросила Вики, глядя большими глазами из-под очков. – С нами?
– Сядь и не мешай вести машину.
– Это они не с нами хотят связаться, – сказала Энн. – Нас они хотят убить.
Вики сказала:
– Мне одна девочка говорила, что мы очень грешили и Бог покарал нас, лишив разума наших родителей. Теперь они посылают ему послания и просят положить конец миру.
Я хотел было сказать одно только слово – “фигня”, как заговорила Сара:
– Это просто слухи… глупые выдумки.
– Нет, это правда! Эта девочка сказала, что когда мистер Креозот говорит, это не его голос, а голос Бога.
Еще того пуще. Креозоты просто шатались между деревьями, бормоча, как спятившие павианы. И только.
Сара обдумывала более практические вопросы.
– По-настоящему меня беспокоит, что делать, если кто-то заболеет. У нас нет врачебных знаний. Теперь даже аппендицит окажется убийственным.
– Не волнуйся, – ответил я. – Великий мистер Дел-Кофи разрежет тебе живот со скальпелем в одной руке и с учебником в другой. И при этом складывая оду концу цивилизации.
– Мартин сейчас для нас очень ценен. Ник, и ты это не забывай. Вчера вечером он сказал, что учителя сейчас все равно что мертвы и мы должны учить друг друга, или человеческая раса вымрет.
– Вчера вечером? Ты и Дел-Кофи?
– Да, и Ребекка и Дэйв – мы обсуждали, что мы должны делать, чтобы учредить жизнеспособную общину.
– Любопытно.
Она срезала меня взглядом и стала смотреть вперед, рассеянно наматывая локоны на пальцы.
Я смотрел на хвостовые огни маячившего передо мной грузовика, пытаясь понять, что у нее на душе, и зная мучительную правду. Пусть цивилизация погибнет хоть завтра, ревность останется жить.
Мы ехали еще час, объезжая Донкастер по кругу. Все молчали. Еще пару раз колонна останавливалась. Но я не давал себе труда смотреть, кого Дэйв берет в автобус.
– Мы едем на ферму! – пронзительно завопила Вики мне в ухо. – Дэйв везет нас на ферму!
Колонна въехала во двор фермы. Перед амбаром стоял сгоревший трактор. Дэйв велел нам оставаться на местах, пока он осмотрит здание. Через пять минут он вышел и поднял большой палец.
Он вприпрыжку подбежал ко мне:
– Ник, мы по дороге нашли нескольких подростков постарше. Ты все знаешь о грузовиках, так не согласишься ли ты их малость поучить? Нам нужны еще машины и водители.
Мы шли к машине номер 1, и последняя партия вышла оттуда, мигая на солнце.
– Я тебя им представлю. Ник. Вот это…
Когда первый вышел из автобуса, я понял, что Бог есть.
И этот вездесущий Бог твердо решил покарать меня за все совершенные мною в жизни грехи.
– …Таг Слэттер.
– Привет, миленький! – прищурил свои татуировки Слэттер.
Глава двадцать первая
Проснувшись на заднем сиденье машины, я увидел под “дворником” записку. На внешней стороне сложенной вдвое бумажки было написано карандашом: Николасу Атену. Я ее прочел, и меня будто в спину лягнули…
Ник!
Возвращайся домой. Для тебя срочное известие.
Целуем. Мама и папа.
– Слэттер! Слэттер! Проснись, гад!
– Отвали, Атен.
– Посмотри сюда! Посмотри, я сказал!
Он вылез из спального мешка, как хмурый медведь. Я потряс запиской у него перед мордой:
– Я тебе это в глотку запихну! Сапогом!
– Если ты сейчас же это не уберешь, я тебе шею на фиг сломаю. – Он взглянул на меня, и его глаза в окружении татуированных птиц сверлили меня сего обычной злобностью. – Я понятия не имею, что за херню ты тут несешь.
– Вот это. Ты мне это сунул под “дворник”.
– На хрена мне это надо?
– Чтобы меня достать, вот зачем. Ты что, считаешь меня таким дураком, чтобы я поверил, будто родители меня нашли и оставили записку?
– Я этого не делал.
– Еще как сделал!
– Это мой почерк?
Я хорошо знал дебильный почерк Слэттера.
– Нет… но это не значит…
– Это почерк твоей мамаши?
– Конечно, нет.
Пауза была ошибкой. Он прочел в моих глазах сомнение и со смехом откинулся назад, сплетя руки за головой.
– Это не твой почерк, Слэттер, но ты кого-то нашел, чтобы это написать!
Он не ответил, а просто пялился в потолок кабины. Была у него такая манера – вдруг отключаться, будто люди и весь мир вдруг исчезли.
– Что за проблема?
Это подскочил один из шестнадцатилетних прихвостней Дэйва из воскресной школы.
Скучным деловым голосом Слэттер сказал:
– Отвали на хер.
Пацан отвалил.
– Видел я вчера твою мать, Атен. Я глядел на Слэттера, сжав зубы.
– Она плохо выглядела. – Он с серьезным видом кивнул головой. – Ее трахал осел из зоопарка.
Одна из его проклятых подколок, чтобы вызвать тебя на драку. Я снова потряс запиской:
– Если еще раз так сделаешь, я тебя убью.
В бешенстве уходя прочь, я услышал, как он говорит сам себе:
– Отличный прикол. Но я этой записки не писал.
Я в самом деле хотел убить этого гада-психотика. Но была тут одна крупная проблема. Я верил, что он сказал правду.
Мы выстроились в очередь за завтраком, который варили на улице на каменных очагах. Записка была у меня в кармане, слова из нее – в голове.
Возвращайся домой. Для тебя срочное известие.
Целуем. Мама и папа.
Идиотская шутка Слэттера. Годы наказаний вбили ему в мозг немножко хитростей. Патологическая жажда бить людей не прошла, но он научился вызывать их на первый удар. Потом, стоя перед полицейским/следователем/судьей, он мог сказать: “Он меня первый ударил”.
Но хуже, чем ощущение себя жертвой Слэттера, меня мучило сомнение. А если записка подлинная? Такие записки я видал дома. Возле чайника. Сверху: Николасу. Внутри: Ушла за покупками. Мясной пирог – тебе. Целую, мама.
Или что-нибудь вроде этого. Конечно, почерк другой, но что-то в стиле записки привычное.
– Яичницу и бобы?
Я кивнул и ушел с тарелкой к своей машине. До дому я могу доехать за полчаса. И не так уж это будет опасно. Подъехать к дому на Лаун-авеню, погудеть в сигнал, оставаясь в машине, и посмотреть, что будет дальше.
Дэйв подошел, подпрыгивая, как на пружинках. И попросил меня, когда я поем, проверить один из лендроверов. Ребекка Кин и еще двое церковных приятелей хотят поехать посмотреть одну дальнюю гостиницу.
– Она поблизости от того места, где церковь Сент-Тимоти устраивала летний лагерь. Если там пусто, мы туда переедем. Там отличные помещения, кухни, запасы пресной воды – прямо из горного потока. И в нем вот такие форели! Сможем создать процветающую общину! – горел энтузиазмом Дэйв, пока я думал о поездке домой. Кожей груди я чувствовал жесткие края записки в кармане. Может быть…