Ник!
Вернись домой. Джон тебя ждет. И дядя Джек тоже. Целуем – мама и папа.
Кошмары, в которых родители охотились за мной, мелькнули в голове так ярко, что мне пришлось сесть и опереться спиной на микроавтобус. Когда найду этих проклятых шутников, я им головы поотрываю. Слэттер…
Да, Слэттер был основным подозреваемым. Он мог заставить кого-то написать записку. Он знал, что у меня был брат по имени Джон. Но я мог бы ручаться, что он не знал про моего дядю Джека.
У меня на лице проступила испарина. Я оглядел двор, где народ в возрасте от четырех до восемнадцати лет носил ящики с едой, и подозревал всех и каждого. Зачем этот кто-то шутит со мной эти гадские шутки?
– Еще одна?
Я посмотрел вверх, прикрыв ладонью глаза от солнца.
– Да, Сара. Еще одна.
– То же самое?
Я чуть ей не сказал, но…
– Ага. Точно кто-то сейчас ржет в углу, как лошадь. Когда-нибудь я их поймаю и так зафутболю вверх, что они упадут обледенелые.
Она села рядом со мной и стиснула мою ногу.
– Мне очень жаль, Ник. Есть, значит, вокруг нас какие-то жестокие люди.
– А то мы этого не знаем. Сейчас мир ими просто полон. – Я разорвал записку. – Какие новости, мисс Хейес? Мы еще не едем?
– Нет, Ребекка в плохом состоянии. Дэйв хочет подождать, чтобы ей стало лучше.
– Что с ней?
– Мы не знаем. Мартин и Китти шарят по медицинским книгам, но симптомы подходят под десяток болезней. – Она посмотрела на меня тревожно. – Мне не нравится ее вид, Ник. Я боюсь, что это серьезно.
Шесть часов вечера. Весь день я провозился с микроавтобусом. Я добился, чтобы работали все цилиндры, выплевывая облака синего дыма, но далеко не был доволен этой машиной.
О Ребекке мы не слыхали ни слова, но после полудня шторы в ее спальне не открывались. То и дело побледневшая Китти пробегала к грузовикам и рылась в наших запасах.
В шесть тридцать люди стали оставлять свои дела и собираться возле двери дома.
Я пошел отмыться в ручье, протекавшем за домом. Там я увидел, как на той стороне ручья идет враскачку среди деревьев Слэттер. Девчонка с тенями на глазах шла за ним, как только успевала на высоких каблуках.
– Таг, извини. Таг, прости, – повторяла она, и они скрылись среди деревьев. Я заметил у нее на щеке красный след.
Семь часов вечера. Амбар опустел. Все собрались у двери дома, ожидая известий.
Я взглянул на мистера Креозота. Он стоял в той же позе, уставясь на стену. Что-то он там видел замечательное. Что – один Бог знает.
Пока я смотрел, у него слегка согнулись колени, потом выпрямились. Он начал медленно раскачиваться, как гитарист рок-группы, ловящий ритм. Горящие глаза все еще таращились в одну точку на стене, губы слегка двигались.
С Богом говоришь, мистер Креозот?
Я кашлянул. Ноль внимания.
– Эй… вы меня слышите?
Он не слышал или просто не обращал внимания. И все так же безмолвно шептал, покачиваясь в коленях.
Я глядел на него и думал о своих родителях. И с ними тоже такое? Ходят, наложив в штаны? Таращатся на галлюцинации? Нет. Не мог я этому поверить. Где-то они прячутся, такие же нормальные, как я.
Вдруг мистер Креозот застыл в середине своих качаний, склонил голову набок и так застыл. Глаза его горели. Он что-то слышал. Что? Призыв от таких же, как он?
Я вздрогнул, как от холода, и вышел.
Семь двадцать вечера. Дэйв открыл дверь дома и вышел на верхнюю ступень крыльца. Оглядев собравшихся, он сказал:
– Ребекка Кин пять минут назад скончалась… Ник, ты не можешь мне помочь на минутку?
Черта с два хотелось мне идти в этот дом, но я вошел за ним.
Саймон, стоя наверху, нервно крутил руками.
– Как мы можем быть уверены? Мы же не знаем… Никто не знает… мы же всего только дети… Без медицинских знаний… Как можно точно знать, что Ребекка умерла?
За последние дни я столько видел смерти, что считал себя закаленным от ее вида.
И все равно это был шок. По одному взгляду на это лежащее на боку тело с лицом, будто вылепленным из топленого жира, на этот раскрытый багровый рот можно было сказать, что жизнь покинула это восемнадцатилетнее тело.
В отряде выживших Дэйва Миддлтона Ребекке Кин первой выпала очередь умереть.
Глава двадцать четвертая
– Хочешь первой?
– Нет, я боюсь. Там темно?
– Я буду с тобой, Сьюзен.
– Все равно мне страшно.
– Тогда пойдем вместе. Держи меня за руку… правда, так лучше? Теперь держи ее крепче.
Голоса девочек. Певучих Сестриц, хотя они еле шептали, долетали до меня отчетливо. Эту ночь я проводил в амбаре. Дэйв решил, что лучше будет спать по очереди возле кладовой, где заперт мистер Креозот. На случай, если он сменит поведение, начнет разговаривать или просто попробует вырваться.
Я выглянул в сторону голосов. Певучим Сестрицам полагалось сейчас спать в доме. Я прислушался.
– Давай я посчитаю до трех.
– А ты точно знаешь, что это будет хорошо?
– Да, Сьюзен, все будет хорошо. Только держись за мою руку. Крепче.
– Я боюсь.
– А ты помни, что я тебе говорила. Это волшебство. И мы увидим маму с папой.
– И они опять будут хорошие?
– Конечно, будут. Ну, держись крепче за мою руку. Раз, два, три – прыгнули!
Страшное, невыносимое чувство ужаса проползло по моей коже. Судорожным движением я задрал голову…
И вытянул руки в безнадежной, глупой-дурацкой-бесполезной попытке их поймать.
Они остановились в пяти футах над моими руками с похожим на выстрел звуком, который до сих пор отдается у меня в голове эхом. И закачались на веревках, как светловолосые куклы.
В этот момент я ощутил, что у меня сердце треснуло, как яйцо.
Окостеневшими ногами я вышел во двор, ступая босиком в холодную грязь.
То ли я хотел заорать, то ли броситься и бежать, бежать, пока ночь не поглотит меня. Охватив себя руками, я затрясся.
Когда мне было пять, папа однажды завернул меня в одеяло и вынес показать ночное небо. Он показывал мне звезды. Сейчас те же звезды сияли куда ярче, когда погасли уличные фонари.
Где-то далеко кто-то засвистел мотив. Медленный, крадущийся звук. Еле слышный, но ночной воздух доносил достаточно нот, чтобы я этот мотив узнал.
Десять бутылок зеленого стекла Полные стояли на краю стола…
Глава двадцать пятая
Двор гудел. Мы загружали грузовики, заводили моторы. Дел-Кофи двигался быстрее, чем раньше за ним водилось. Он бегал вдоль колонны машин, говоря водителям, чтобы были готовы – мы через пять минут выезжаем.
Я стоял возле головного автобуса вместе с Дэйвом Миддлтоном, когда Дел-Кофи, тяжело дыша, полез на борт.
– Скажи этим лентяям поторопиться. – Его лицо было краснее малины. – Креозоты не будут ждать вечно. Если они попрут через поля, смогут перекрыть нам дорогу на старте.
– У нас еще много времени, – ответил Дэйв. – И еще ты, по-моему, кое-что забыл.
– Я ничего не забыл. Давай выбираться из этого свинарника.
– Мы все еще не решили, что делать со стариком в кладовой.
Дел-Кофи расхохотался, но мне было ясно, что он просто боится.
– Ты шутишь? Дэйв, на нас вон с того холма смотрят две сотни маньяков-убийц, а ты хочешь мудохаться с одним из них, запертым в амбаре? Господи Иисусе! Брось ты его, ради всего святого. Его приятели будут здесь с минуты на минуту, и пусть они его освобождают. А теперь – поехали!
– Мартин, – спокойно сказал Дэйв. – Мы не знаем, выпустят ли они его. Если нет, он там умрет от голода.
– Знаешь, старик, это твоя проблема. Мы уезжаем, даже если мне придется самому вести этот дурацкий автобус.
– Креозоты еще и на две мили не подошли. Нам нужно только придумать безопасный способ отпереть дверь, а потом спокойно ехать к гостинице.
– Слишком опасно. Как только ты откроешь дверь, он оттуда вырвется и проломит тебе голову.