Перелет из Дублина в Кардиф занял чуть больше часа. Мы приземлились в Руси, городке примерно в десяти минутах пути от столицы, в 23:15. К нам подошел наш водитель и сопроводил нас к ожидавшему серебристому «Майбаху» шестьдесят второй модели. Понятия не имею, куда нас везли, потому что мне никогда раньше не приходилось бывать внутри такой машины, и я слишком увлеклась изучением роскошного интерьера, не замечая ничего вокруг кроме мелькавших городских огней и наступившей, в конце концов, темноты за панорамной стеклянной крышей. Свое кресло я привела почти в горизонтальное положение. Опробовала массажную опцию, гладила мягкую кожаную обивку и блестящее деревянное покрытие. Я следила за скоростью, с которой мы неслись в ночь, по датчикам на передней панели.
— Когда приедем, займете свое место, и замрете, — в пятый раз повторил Бэрронс. — Нельзя чесать нос, поправлять прическу, трогать лицо, и что бы я ни говорил, ни в коем случае нельзя кивать. Отвечайте, но тихо. Если нужно, вас услышат. Соблюдайте осторожность.
— Тише воды, ниже травы, — повторила я, и продолжила дальше переключать каналы на встроенном телевизоре. Эта машина была способна на, как говорят автомобильные критики «взрывное представление», «сотня» всего за 5,4 секунды. Для тех, на чей аукцион мы направлялись, Бэрронс несомненно являлся серьезным коллекционером раз за ним прислали такую машину.
Я не обращала внимание на окружающий мир, до тех пор, пока Бэрронс не помог мне выйти из машины и не заставил подхватить его под руку. Сегодняшний мой наряд нравился мне гораздо больше всего того, что он выбирал для меня раньше. На мне был черный деловой костюм от «Шанель», абсолютно не деловые, но сексуальные шпильки, поддельные бриллиантовые сережки, браслеты и ожерелье. Я тщательно пригладила свои короткие темные кудри гелем и заложила пряди за уши. Я выглядела как бизнес-леди и мне это нравилось. А кому бы не понравилось?
До сегодняшнего дня самое дорогое, что я одевала, было мое выпускное платье. Я была уверенна, что следующее дорогое платье купит мне папа на мою свадьбу, и если все в жизни сложится удачно, у меня будет еще дюжина дорогих нарядов после свадьбы и до самых похорон. Я даже не предполагала, что буду одеваться от-кутюр, ездить на роскошных машинах, посещать нелегальные аукционы в компании с мужчинами одетыми в шелковые рубашки, итальянские костюмы и платиновыми запонками с бриллиантами.
Когда я наконец-то осмотрелась, я опешила обнаружив, что нас привезли в пустынную сельскую местность. Крепкие мужчины в строгих костюмах провели нас по короткой тенистой тропинке между деревьями, заставили нас остановится у большого земляного вала. Я не знала что это такое, пока они не раздвинули густую листву, открыв стальную дверь в насыпи. Нас провели внутрь, вниз по бесконечной, узкой бетонной лестнице, дальше по длинному бетонному туннелю по стенам которого шли трубы и провода, прямиком в просторную прямоугольную комнату.
— Мы в бомбоубежище, — прошептал Бэрронс мне на ухо. — Примерно три этажа под землей.
Не совру, если признаюсь, что меня эта новость не сильно обрадовала. Я была просто в ужасе, находиться так глубоко под землей, наружу вел только один выход, и шли мы в сопровождении больше дюжины тяжело вооруженных людей. Я не страдаю клаустрофобией, но люблю небо над головой, или предпочитаю хотя бы предполагать, что оно там, по другую сторону стены или чего-то еще где я нахожусь. А здесь, ощущение было такое, будто меня заживо похоронили. Наверное, я предпочла бы погибнуть при ядерном взрыве, чем жить в бетонном ящике двадцать лет.
— Миленько, — пробормотала я. — Это как твое подзе… Ой! — ботинок Бэрронса опустился мне на ногу и если бы он еще чуть-чуть надавил, моя нога превратилась бы в блинчик.
— Мисс Лэйн, для любопытства есть свое время и место. Сейчас не время и не место. Здесь все, что вы скажете, может и будет использовано против вас.
— Прости, — сказала я совершенно искренне. Если он не хотел, чтобы эти люди знали о его подземелье, я это понимаю. Если бы я не была так сильно растерянна окружающим меня пространством, я догадалась бы об этом прежде чем сказав.
— Слезь с моей ноги.
Он посмотрел на меня одним из своих трудноописуемых взглядов, таких у него в запасе несколько, и они были красноречивее любых слов.
— Я поняла, клянусь! — сердито бросила я. Ненавижу быть рыбой выброшенной на берег, я не просто билась на песке в чуждой мне среде, я была пескариком среди акул.