Затем он слезал со столба и бежал к своей машине, успевая забраться на сиденье в тот самый миг, когда Линда выходила из дверей, и ехал, не включая фар, следом за ее «камаро». Он не спускал глаз с габаритных огней, пока она добиралась до дома по самой живописной дороге на свете. Ей как будто требовалась прививка красоты после всех тех мерзостей, которыми она занималась на водяном матраце. Держась на безопасном расстоянии, он провожал ее до перекрестка Сансет с прибрежной автострадой, размышляя о том, как и когда принесет ей спасение.
Потратив еще две недели на пристальное наблюдение, он записал в своем дневнике:
7 июня 1982 года
Линда Деверсон – трагическая жертва нынешних времен. Ее чувственность саморазрушительно, но она свидетельствует о сильной потребности в материнской любви. Марч спекулирует на этом, она вампир. Линда остается неудовлетворенной как в своей чувственности, так и в желании обрести мать (эта Марч старше ее лет на пятнадцать, по крайней мере). Ее полуночные путешествия по самым красивым и одухотворенным местам Палисейдс и Санта-Моники сами по себе говорят как о чувстве вины, так и о ее тонкой ищущей натуре. Ее потребность в красоте особенно сильна после актов саморазрушения. Я должен взять ее в такую минуту: именно в этот миг к ней должно прийти спасение.
Знание местности вселило в него смелость. Он перестал думать о времени и с головой ушел в ухаживание. Но ночные бдения сказались на его повседневной работе. Он начал допускать ошибки: целые ролики плохо отснятой или даже засвеченной пленки, опоздания, пропущенные по забывчивости деловые встречи, засунутые неизвестно куда заказы. Так не могло продолжаться, и он знал, как положить этому конец. Надо завершить ухаживание за Линдой Деверсон.
Он назначил дату: вторник, четырнадцатое июня. Через три дня. Его охватила неудержимая дрожь предвкушения.
В понедельник, тринадцатого июня, он отправился в автомагазин и купил канистру машинного масла, потом поехал на автомобильную свалку и сказал владельцу, что ему нужны хромированные украшения на капот. Пока владелец бегал в поисках украшений, он собрал с земли несколько пригоршней металлической стружки и ссыпал их в бумажный пакет. Через несколько минут хозяин свалки вернулся, размахивая хромированным бульдогом. Он в этот день решил проявить щедрость и предложил владельцу десять долларов. Тот их принял. На обратном пути в мастерскую через переезд Кахуэнга он выбросил бульдога в окно и засмеялся, когда фигурка со стуком скатилась с дороги.
День обручения был тщательно спланирован и рассчитан по секундам. Поднявшись утром с постели, он выставил в витрину табличку «Закрыто по болезни» и вернулся в квартиру, где включил свою пленку для медитации, глядя на фотографии Линды Деверсон. Затем он уничтожил страницы своего дневника с упоминанием о ней и предпринял длительную прогулку – дошел до самого парка Эхо, где провел несколько часов: катался в лодке по озеру и кормил уток. С наступлением вечера он упаковал инструменты для обручения, сложил их в багажник машины и отправился на свидание с возлюбленной.
В восемь сорок пять он припарковался за четыре дома от особняка Кэрол Марч, поглядывая то на безлюдную улицу, то на часы на приборном щитке. В девять ноль три Линда Деверсон въехала на подъездную аллею. Он чуть в обморок не упал, до того хорошо все складывалось. Она прибыла как раз вовремя.
Он поехал к Санта-Моника-Каньон, на перекресток Уэст-Ченнел-роуд и Бискейн, туда, где Уэст-Ченнел разветвлялась и правое ответвление вело на площадку для пикников со столами и качелями. Если его расчеты верны, Линда проедет здесь ровно через десять минут после полуночи. Он остановил машину сбоку от дороги, прямо на краю парка, где ее скрывали от улицы ряды платанов. А потом опять отправился на долгую прогулку.
Вернулся он в одиннадцать сорок и вынул из багажника свое оборудование. Первым делом надел костюм смотрителя парка, состоящий из шляпы медвежонка Смоки, зеленой рубахи со штанами и широким ремнем с инструментами. Потом собрал козлы со знаком объезда и отнес их на развилку.
Затем он вытащил канистру с пятью галлонами машинного масла на середину улицы и разлил его по асфальту перед самым знаком объезда, смешав с металлической стружкой. Получилось целое озеро скользкого, поблескивающего масла, ощетинившееся острой сталью. Теперь ему оставалось только ждать.
В одиннадцать пятьдесят две он услышал шум приближающегося автомобиля. Когда появились огни, его тело содрогнулось, и пришлось силой воли удерживать на месте содержимое кишечника и мочевого пузыря.
Автомобиль замедлил ход, приближаясь к знаку объезда, затормозил и повернул направо. Потом машину занесло на масляной луже, она пошла юзом и врезалась в козлы. Раздался треск ломающейся древесины, и со звуком, подобным выстрелам, лопнули обе задние шины. Машина остановилась, Линда вышла, хлопнув дверцей и бормоча себе под нос:
– О, черт! Вот дерьмо!
Она обогнула машину, чтобы оценить ущерб. Собрав воедино всю обходительность, на какую был способен, он вышел из-за деревьев и окликнул ее:
– С вами все в порядке, мисс? Здорово же вас занесло!
– Я в порядке, – откликнулась Линда. – Но моя машина!
Он вынул из кармана рабочего пояса фонарик и посветил в темноту, несколько раз провел широкой дугой по земле, затем направил луч на свою возлюбленную.
Она улыбнулась, заметив его шляпу – медвежонок Смоки, спешащий на помощь. Хорошо, что свою последнюю сигарету она выкурила у Кэрол.
– Господи, я так рада, что вы здесь! – воскликнула она. – Я увидела знак объезда, а потом меня занесло. Там было скользко. По-моему, у меня обе задние шины полетели.
– Ничего страшного, – успокоил он. – Моя сторожка тут неподалеку. Мы позвоним на круглосуточную станцию обслуживания.
– Боже, какая досада! – продолжала Линда, протянув руку своему спасителю. – Вы просто не представляете, как я рада вас видеть.
Он смешался, когда она его коснулась, и сказал, охваченный радостью:
– Я так долго тебя любил. С тех пор, как мы оба были детьми. С тех самых…
– Какого черта… – ахнула Линда. – Кто вы, черт подери, та…
Она начала пятиться, но споткнулась и упала на землю. Он нагнулся и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.
– Нет, прошу вас, – прошептала она, отползая.
Он нащупал на поясе и отцепил двусторонний пожарный топорик, снова нагнулся, схватил Линду за запястье и рывком заставил ее подняться. Одновременно другой рукой он со всего размаха обрушил топор ей на голову. Череп Линды раскололся, кровь и мозги брызнули в воздух. Все происходило как при замедленной съемке, его любовь словно повисла в воздухе тысячами крошечных вселенных. Он замахивался топором и обрушивал его вниз снова и снова, пока не промок от крови. Кровь была у него на лице, попала в рот, проникла в мозг, вся его душа стала ярко-красной, как День святого Валентина, как цветы, которые он назавтра собирался послать своей подлинной возлюбленной.
– Для тебя, для тебя, все для тебя, – прошептал поэт, покинув останки Линды Деверсон и направляясь к своей машине, – моя душа, моя жизнь – все для тебя.
Глава 4
Сержант детективного отдела Ллойд Хопкинс отметил семнадцатую годовщину службы в департаменте полиции Лос-Анджелеса в своей обычной манере: захватил компьютерную распечатку недавних преступлений и отчеты о допросах на месте, составленные в участке Рэмпарт, после чего отправился в район своего детства. Ему хотелось вдохнуть воздух прошлого и настоящего с высоты семнадцатилетней службы по защите невинности.