Он отложил скоросшиватель на кольцах, чувствуя новый прилив крови и испарину. Эти приливы отмеряли ритм его жизни с тех пор, как он обручился с Джулией. Она была мертва вот уже две недели, а приливы все продолжались – неослабевающие, неотступные, хотя он проявил храбрость и написал анонимные стихи в ее честь своей собственной кровью… Хотя с тех пор он сам совершил свой первый сексуальный переход…
Он прочел третью главу рядом с телом Джулии, наслаждаясь ее близостью, стремясь соединить ее плоть со словами. Мужчины, которые рассказывали Джулии свои истории, были так жалки в собственной нечестности, что его замутило от отвращения. И все же… он снова и снова перечитывал рассказ парня, ехавшего по бульвару Санта-Моника, прерываясь только чтобы взглянуть на Джулию, раскачивающуюся на своей оси. Она была частью его в большей степени, чем двадцать одна ее предшественница, даже больше, чем Линда, так глубоко тронувшая его душу. Джулия подарила ему слова – овеществленные дары любви, которые прорастут в нем. И все же… бульвар Санта-Моника… все же… этот несчастный, так задавленный общественной моралью, что не смог даже…
Он прошел в гостиную. «Буря во чреве». Поэтесса-лесбиянка писала о «многослойных влажных складочках» своей любовницы. На него нахлынули видения мускулистых торсов, широких плеч и ядреных, крепких мужских задов. И все благодаря Джулии. Видения вынуждали его искать еще большего единения с ней. Для этого надо было проявить смелость там, откуда жалкий трус позорно бежал. Что-то внутри у него упиралось, он отчаянно искал слова. Пытался писать анаграммы на основе имен Джулии и Кэти, но ничего не вышло. Джулия требовала от него большего, чем все остальные. Он вернулся в спальню и в последний раз посмотрел на ее труп. Она посылала ему видения угрюмых молодых людей в вызывающе мужественных позах. Он повиновался и поехал на бульвар Санта-Моника.
Он нашел их в нескольких кварталах к западу от Лабреа. Освещенные отблесками неоновой рекламы, они стояли на тротуаре, подпирая стены мексиканских ресторанчиков, порномагазинов, баров, и эти отблески придавали им еще более завораживающий вид, окружали аурой, нимбом, короной с протуберанцами. Ему пришла в голову мысль поискать некий особый образ или тело, но он прогнал ее. Она дала бы ему предлог ретироваться, а он хотел произвести впечатление на Джулию своим безоговорочным послушанием.
Он подъехал к тротуару, опустил оконное стекло и сделал знак молодому человеку, который стоял, прислонившись к газетному киоску и выставив вперед одно бедро.
Молодой человек подошел и просунул голову в окно:
– Тридцать, только отсос. Ты мне или я тебе?
Он пригласил молодого человека садиться.
Они заехали за угол и остановились. Он был так напряжен, что казалось, мышцы, сведенные судорогой, вот-вот задушат его. Он прошептал: «Кэти», – позволил молодому человеку расстегнуть ему ширинку и опустить голову на колени. Судороги продолжались до самого конца. Он взорвался, и перед глазами поплыли разноцветные огни. Он бросил молодому человеку несколько мятых купюр, тот вылез в дверь и исчез. Перед глазами все еще плясали огоньки. Он видел их по дороге домой и потом в беспокойных, но все равно прекрасных снах в ту ночь.
Все следующее утро занял обязательный после обручения ритуал Посылки цветов. Отъезжая от цветочного магазина, он заметил, что привычное чувство прощания на этот раз отсутствует. Остаток дня он провел за делами в мастерской: проявлял пленку и договаривался о съемках на следующую неделю. Его одолевали мысли о Джулии, превращавшие обычный рабочий день в однообразный механический труд, тошнотворно скучный, почти каторжный.
Он еще раз перечитал ее рукопись, не спал всю ночь, видел пляшущие огни и чувствовал на коленях тяжесть головы молодого человека. Потом на него напал страх. Он ощущал чужие тела, поселившиеся в его теле. Буквально слышал, как крошечные меланомы и карциномы движутся в его крови. Джулия требовала большего. Она хотела письменного подношения – слов, достойных ее собственных слов. Он рассек острым ножом для чистки овощей правое предплечье и выдавил из ранки достаточно крови, чтобы покрыть дно малой кюветы для проявления фотографий. Потом прижег порез, взял гусиное перо и линейку и педантично вывел на листе бумаги свое стихотворное подношение. В эту ночь он спал хорошо.
Утром он отправил стихотворение по адресу почтамта, который увидел на первой странице рукописи Джулии. Ощущение нормальности укрепилось. Но ночью вернулся страх. Опять в его теле поселились карциномы. Он начал ронять вещи. Снова увидел огни, на этот раз ярче прежнего. Фантасмагория бульвара Санта-Моника поминутно вспыхивала перед глазами. Он понял, что надо что-то делать. Иначе можно сойти с ума.
Прошло две недели после смерти Джулии, а поэт все перечитывал рукопись. Он видел в ней зловещий талисман. Самой страшной была третья глава: она разрушала порядок, ставший непреложным законом его жизни. В эту ночь он сжег рукопись в раковине у себя на кухне. Потом открыл кран и затопил обгоревшие слова, чувствуя, как им вновь овладевает решимость. Существовал только один способ стереть память о двадцать второй возлюбленной.
Он должен найти новую женщину.
Глава 7
Прошло семнадцать дней после обнаружения тела Джулии Нимейер, и Ллойд впервые усомнился, хватит ли бензина у ирландского протестантского характера, чтобы пронести его через самый, как оказалось, Неприятный эпизод его жизни, крестовый поход, предвещавший потерю самообладания, глубокие и обширные внутренние разрушения.
Быть может, в тысячный раз Ллойд перебрал все собранные улики, относящиеся к убийству Джулии Нимейер и нераскрытым убийствам женщин в округе Лос-Анджелес. Группа крови, которой было написано стихотворение, – нулевая, резус положительный. Группа крови Джулии Нимейер – АБ. На конверте, как и на единственном листке бумаги, отпечатков не было. Опрос обитателей «Алоха ридженси» ничего не дал. Никто ничего не знал об убитой женщине; никто не мог сказать, были ли у нее посетители; никто не припоминал никаких странных случаев в здании в день ее смерти. Всю прилегающую территорию прочесали частым гребнем в поисках обоюдоострого ножа, послужившего, как предполагалось, для нанесения увечий, но ничего, хоть в отдаленной степени напоминающего такой нож, найдено не было.
Смутная надежда Ллойда на то, что убийца Джулии Нимейер как-то связан с ней через вечеринки для богатых, оказалась бесплодной. Опытные детективы опросили всех людей, числившихся в блокноте Джоани Пратт, и вынесли из этих опросов лишь любопытные сведения о различных аспектах похоти и грустное убеждение, что все изменяют всем. Двух офицеров послали на проверку книжных магазинов, специализирующихся на поэзии и феминистской литературе, в поисках странного мужчины, спрашивающего «Бурю во чреве», и вообще странного мужского поведения. Были учтены все возможные версии.
Что касалось нераскрытых убийств, за двадцатью тремя полицейскими участками округа Лос-Анджелес, которые заполняли своими данными центральную компьютерную базу, числилось 410 смертей, восходящих к 1968 году. Если отбросить 143 случая гибели в результате транспортных происшествий, оставалось 267 нераскрытых убийств в чистом виде. Из этих 267 убитых женщин семьдесят девять встретили смерть в возрасте от двадцати до сорока лет. Ллойд считал этот промежуток пограничными возрастными параметрами, привлекающими убийцу: он был уверен, что этот монстр предпочитает молоденьких.