Комната кошмаров была пуста. Ллойд почувствовал, как воспарили и рухнули его надежды. Не было ни крови, ни фотографий, ни экскрементов, ни засохших веток розовых кустов. Стены выкрасили в безобидный светло-голубой цвет. Эркерные окна наглухо забили досками.
– Я знал, что ты придешь.
Ллойд обернулся, заслышав голос. Это был Датч.
– Я караулил это место несколько дней, – продолжал Датч. – Знал, что ты придешь сюда, прежде чем свяжешься с семьей или вернешься на работу.
Легонько проведя кончиками пальцев по стене, Ллойд спросил:
– Что ты здесь нашел, Датч? Мне это важно.
Датч покачал головой:
– Нет. Даже не спрашивай меня об этом. Я в тебе сомневался, чуть было не предал, но исправил все, что мог, и ничего тебе не скажу. Все, что относится к Тедди Верпланку, все, что мне удалось найти, уничтожено. Он не существует. Никогда не существовал. Если Кэтлин и мы с тобой в это поверим, то сможем жить как нормальные люди.
Ллойд стукнул кулаком по стене.
– Но я должен знать! Я должен заплатить за Джоани Пратт. К тому же я больше не коп. Мне еще предстоит осознать это и решить, что делать дальше. Мне приснился сон… Бог свидетель, я даже рассказать его не могу…
Датч подошел и положил руки на плечи Ллойду:
– Ты все еще коп. Я сам ходил к начальнику полиции. Я лгал, угрожал, унижался, заплатил за это своим повышением и назначением в ОВР. У тебя нет и не было неприятностей с департаментом полиции Лос-Анджелеса, точно так же как Тедди Верпланка нет и никогда не существовало на свете. Но ты мне задолжал, и тебе придется заплатить.
Ллойд отер слезы с глаз.
– И какова цена?
– Похорони прошлое и продолжай жить, – ответил Датч.
Ллойд узнал новый адрес Дженис и вылетел в Сан-Франциско на следующий вечер. Ее не было дома – уехала на выходные, оставив девочек со своим другом Джорджем. Стоило Ллойду появиться в квартире, как дочери повисли на нем с восторженным визгом. Если и оставалось на его избитом теле хоть одно живое место, он не сомневался, что девочки устранят этот пробел. На миг его охватила паника, когда они потребовали новую историю, но сказка о кроткой поэтессе и полицейском им очень понравилась. Правда, Ллойд не выдержал и прослезился, смяв концовку. Сказку за него закончила Пенни. Крепко обнимая Ллойда, она сказала:
– Ты никогда раньше не рассказывал сказок со счастливым концом, папочка. Но ничего, ты привыкнешь. Пикассо сумел изменить свой стиль, когда был уже стариком. Вот и ты сумеешь.
Ллойд снял номер в отеле неподалеку от квартиры Дженис и провел выходные со своими дочерьми: сводил их на Рыболовную Пристань,[45] в зоопарк, в Музей естествознания. А когда привез домой вечером в воскресенье, Джордж сообщил ему, что Дженис завела любовника, адвоката, специализирующегося на оптимизации налогов. Именно с ним и проводит выходные.
Велик был соблазн устроить скандал, разрушить их идиллию. У Ллойда непроизвольно сжались кулаки, но тут он вспомнил о Джоани Пратт, и жажда крови улеглась у него в груди. Ллойд обнял и поцеловал девочек на прощанье и ушел к себе в гостиницу. У Дженис есть любовник, а у него есть Кэтлин. Он и сам не знал, что все это значит.
В понедельник утром Ллойд улетел обратно в Лос-Анджелес и добрался на такси до Паркеровского центра. Он пешком поднялся на шестой этаж, чувствуя, как болезненно сокращаются и растягиваются мышцы вокруг раны в паху. Он знал, что еще несколько месяцев не сможет заниматься любовью, но старый коновал, лишенный практики за хранение и распространение, заверил его, что впереди еще много выходных, когда он сможет затрахать Кэтлин до потери пульса.
В коридорах шестого этажа было пусто. Ллойд взглянул на часы. Десять тридцать пять. Утренний перерыв на кофе. Значит, столовая для младших офицеров набита битком. Наверняка Датч прикрыл его длительное отсутствие, придумал какую-нибудь историю. Так почему бы не разделаться с обменом любезностями одним ударом?
Ллойд толкнул дверь и вошел в столовую. Его лицо вспыхнуло радостью. Огромная комната действительно была забита офицерами в гимнастерках, уплетающими пончики с кофе. Все они весело перебрасывались шутками и добродушными непристойностями. Ллойд стоял в дверях, наслаждаясь жанровой сценкой. Но вот шум стих до шепота, и все повернулись к нему, поднялись на ноги и начали аплодировать. Он пристально вгляделся в их лица и прочел лишь симпатию и восхищение. Слезы навернулись на глаза, столовая качнулась и поплыла, крики «Браво!» вкупе с аплодисментами заставили отступить обратно в коридор. Он отер слезы, спрашивая себя, что бы все это значило.
Ллойд бросился к своему кабинету. Он вытаскивал из кармана ключи, когда Арти Крэнфилд подбежал к нему и воскликнул:
– Добро пожаловать домой, Ллойд!
Ллойд кивнул на столовую:
– Что происходит, Арти? Какого хрена?
Тот взглянул на него с удивлением, потом с подозрением.
– Не валяй дурака, Ллойд, со мной это не прокатит. По всему департаменту ходят слухи, что это ты раскрыл дело Голливудского Мясника. Не знаю, с чего это началось, но в убойном отделе все в это верят, да что там, половина департамента убеждена! Говорят, Датч Пелтц сказал самому шефу, а шеф отозвал легавых из ОВР, хотя они уже готовы были взять тебя за задницу. Он понял, что оставить тебя на работе – лучший способ заткнуть тебе рот. Так, может, все-таки объяснишь мне, в чем дело?
Слезы, выступившие у Ллойда на пороге столовой, теперь полились от смеха. Он отпер дверь и отер глаза рукавом.
– Дело раскрыла женщина, Арти. Поэтесса с левыми взглядами, ненавидящая полицейских. Прочувствуй иронию и наслаждайся своим магнитофоном.
Ллойд вошел в кабинет и закрыл за собой дверь перед носом у ошеломленного Арти Крэнфилда. Услышав, как тот уходит по коридору, что-то недоуменно бормоча себе под нос, Ллойд включил свет и огляделся. В тесном кабинете все было как в последний раз, когда он сюда заглядывал, если не считать одинокой красной розы, торчащей из кофейной чашки у него на столе. Рядом лежал листок бумаги. Ллойд взял его и прочитал:
Дорогой Ллойд.
Долгие проводы – лишние слезы, поэтому я буду краткой. Я должна уехать. Должна уехать, потому что ты вернул мне мою жизнь, и теперь я хочу понять, что мне с ней делать. Я люблю тебя, ты даешь мне прибежище, которое мне так нужно, знаю, что и я тебе необходима, но цемент, скрепляющий нас, замешан на крови, и если мы останемся вместе, кровь завладеет нами и пожрет. У нас не будет шанса на выздоровление. Я отказалась от магазина и своей квартиры (все равно они принадлежат моим кредиторам и банку). У меня осталась машина и несколько сотен долларов наличными. Я уезжаю налегке, без лишнего багажа. Место назначения неизвестно (мужчины проделывали такое много раз). У меня тучи замыслов, предстоит многое написать. Как тебе «Воздаяние за Джоани Пратт»? Нравится такое название? Она завладела мной, и если я отдам ей все лучшее в себе, может быть, мне простится. Я тоскую о том, что между нами было, Ллойд, но больше всего меня беспокоит твое будущее. Искоренять зло и безобразие, предлагать вместо него удивительное, ошеломляющее добро – вот твоя стезя. Ты выбрал ее сам. Но это трудная дорога, идти по ней мучительно больно. Прощай. Спасибо тебе. Спасибо. Спасибо.
К.
P.S. Роза для Тедди. Если мы не будем его забывать, он никогда не сможет причинить нам боль.
Ллойд положил листок на стол и взял в руки розу. Он прижал цветок к щеке и попытался соединить в уме образ, нарисованный Кэтлин, со спартанскими атрибутами своей профессии. Запах розы вызвал в памяти пережитый ужас, смешавшийся с прозаической обстановкой кабинета: картотечными шкафами, разыскными листовками и картой города. Он увидел чистый белый свет, а слова Кэтлин превратили этот свет в музыку. Этот момент он схоронил в своем сердце и унес с собой.