Знаю, что Ленор сейчас боится меня, но я не доверю ее защиту никому, кроме себя, хотя и себе тоже не доверяю.
И все эти разговоры о Джеремайсе пробирают до костей.
Он так легко появился, залез в окно, несмотря на то, что мой дом находится под защитным заклинанием. Как давно тот на это способен? Всегда? Если да, то почему не приходил до того, как Ленор вошла в мою жизнь? Джеремайс знает, кто я, чем занимаюсь. Вампирам твердят, что ведьм создали убивать их, что Джеремайс уничтожил бы нас всех, будь у него хотя бы небольшой шанс.
И все же, не уничтожил. Надо воспринимать это как хороший знак. Возможно, он не такой злобный, как говорят, но я так не считаю. И не доверяю ему, не доверяю тому, чего тот хочет от Ленор. Кажется, он обладает неограниченной властью — прорываться сквозь наши чары, летать, увозить Ленор в какое-нибудь другое место, залечивать смертельные раны. Не думаю, что Джеремайс проявил интерес к ней потому, что резко превратился в любящего отца. Значит, его интерес в сочетании с властью представляет угрозу.
Я вздыхаю.
— Я уйду, — говорю Джиму. — Но ты должен понять, почему я здесь.
— Ты мне не доверяешь, — отвечает тот, складывая руки на груди и прислоняясь к двери. Он тоже выглядит так, словно не спал несколько дней. Поскольку Джим человек, это видно с первого взгляда.
— Я никому не доверяю, — замечаю я. — Ты это знаешь.
— Ты представляешь для нее опасность, — говорит он.
— Есть другие опасности, кроме меня. Думаешь, здесь она защищена от Джеремайса?
— Он спас ее. У нас нет доказательств, что он хотел причинить ей вред.
— Он спас ее с помощью черной магии. Иначе не призывают Лапландских ведьм.
— У тебя был опыт общения с ними? — с любопытством спрашивает Джим.
— Да, — говорю я, снова затягиваясь сигарой. — Давным-давно. Отец использовал их.
— Интересно, что Джеремайс и Скарде могут это делать.
Я пожимаю плечами.
— Интересно только то, что они оба связаны с дьяволом.
Джим мгновение наблюдает за мной, что-то обдумывая.
— Ты тоже связан с Дьяволом.
— Как и Ленор, — отвечаю я. — Возможно, не по крови, но у них с отцом течет одна и та же магия в венах.
Джим сердито смотрит на меня.
— К чему ты клонишь, Ставиг?
— Ни к чему, — отвечаю я со вздохом. — Кроме того факта, что это никому не сулит ничего хорошего. Если откинуть Джеремайса, есть еще Скарде.
Он выпрямляется.
— Ты что-нибудь слышал?
— Что твоя дочь в его черном списке? Нет. Но это не значит, что мы можем расслабиться. Он все еще где-то там. — Я не упоминаю, что узнал о Калейде. Джим бы тоже в это не поверил.
Мы оба на мгновение замолкаем. На улице сгущается ночной туман, воздух холодный, и кажется, что лето никогда не наступит.
— Могу я тебя кое о чем спросить? — говорит Джим.
— Всегда.
— Ты любишь ее?
Я вздыхаю, снова уставившись на сигару.
— Да.
Ответ обжигает сердце. Потому что я отчаянно влюблен в нее, женщину, которой причинил боль, женщину, которая теперь должна держаться от меня на расстоянии, чтобы спасти себя. Люблю ее, несмотря на все попытки отстраниться. Я застрял навсегда между любить ее и никогда не быть с ней.
Любовь — это наказание.
Мне нужно искупить много грехов.
Он смотрит на меня мгновение, затем кивает.
— Иди домой. Отдохни немного. Делай то, что там делают вампиры. Клянусь, я не допущу, чтобы с ней что-то случилось.
Это противоречит всем моим инстинктам, но я знаю, что должен. Просто вернусь попозже, когда они уснут.
Я киваю, затем иду по улице, куря сигару, и исчезаю в тумане. Мог бы отправиться через «Черное солнце», чтобы быстрее добраться домой, но в данный момент не хочу спешить. Если не могу охранять ее, значит, мне негде быть. Я хочу насладиться сигарой, насладиться ночью, этим городом, который когда-то имел для меня столько смысла, обеспечивал столько комфорта, но теперь кажется пустой оболочкой без Ленор в моей жизни. Даже сигара безвкусна.
Я решаю прогуляться в сторону центра города и направляюсь к Маркет-стрит. Мимо снуют электрические трамваи. Я пробираюсь сквозь толпу, как сквозь туман, люди выходят с концерта, который только что закончился в «Уорфилде». Никто не посмотрит на меня дважды, если я сам этого не захочу. Но запах человеческой крови временами ошеломляет, напоминая, что скоро нужно будет утолить жажду, напоминая, что мне придется использовать одного из доноров, а не Ленор, как обычно.
Мысль об этом дает еще одну трещину в сердце.
Я направляюсь по Грант-стрит к воротам Китайского квартала. Здесь больше людей, магазины работают допоздна, в воздухе пахнет мясом на гриле — аппетитный аромат даже для такого, как я. Видимо, я очень голоден, раз по-настоящему захотел поесть.
Люди общаются на кантонском и мандаринском языках, которые я понимаю. Их разговоры настолько обыденны, что я им завидую. Они говорят о своих семьях, о праздниках, о погоде, о работе. И в кои-то веки я отдал бы все, чтобы насладиться жизнью, свободной от своих сложностей. Иногда прохожу мимо пожилых людей, которые смотрят на меня слишком долго, потом отшатываются и скрываются в магазинах. Они знают, кто я. Возможно, не в состоянии понять, кто на самом деле, но в глубине души чувствуют. Я хищник, а они добыча. Поэтому они убегают и прячутся.
В конце концов, я сворачиваю на более тихую улицу.
И тут чувствую это.
Застарелый запах.
Анис, сера, мох, сосна.
Я слышу шаги, дыхание в квартале отсюда.
Слишком близко.
Резко оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как тень исчезает за зданием. Он пытается быстро передвигаться на публике, но у него нет магии. А у меня да. Я добивался её кровью и потом.
Накладываю маскировочную защиту, поэтому любой, кто мог бы наблюдать из квартиры, отвлечется, сбитый с толку и не понимая увиденное, а затем быстро двигаюсь сквозь туман, пока не оказываюсь в том переулке. Темнота ему не поможет скрыться.
Как и мне.
Через секунду оказываюсь рядом с ним, отбрасываю его к стене, готовый к ответному удару. Я на несколько сантиметров выше, мои плечи шире, мускулы крупнее, но он провел свою жизнь, упиваясь развратом крови, а я делал все наоборот.
Я швыряю его в здание с такой силой, что в цементе остаются трещины, которые раздробили бы кости любому обычному человеку.
Но он просто падает на руки, как кошка.
На секунду приседает, пригибаясь к земле, кажется, борется со всеми инстинктами, чтобы не напасть.
Вместо этого встает и улыбается мне.
— Вот как ты относишься к родственникам, Солон? — спрашивает Калейд, отряхивая грязь со своей кожаной куртки.
— Да, — просто отвечаю я. Ни на секунду не ослабляю бдительность. — Когда я видел тебя в последний раз…
— Это было в 1850 году. Я знаю. Помню, — говорит он.
— Помнишь, как пытался убить меня?
Его улыбка становится шире.
— Конечно. Но только потому, что ты пытался убить меня. Да ладно, не стоит обижаться. Самооборону рассматривают даже в суде.
— Там, откуда мы родом, нет судов общей юрисдикции, — напоминаю ему. — Нет никакого закона.
— Верно, — размышляет он, неторопливо направляясь ко мне. — Лишь «убить или быть убитым». До сих пор ни один из нас не познал последнее. Это довольно впечатляюще, тебе не кажется? Сыновья Скарде все еще живы и бодры.
Я свирепо смотрю на него.
— У Скарде много сыновей.
— Ах, — говорит Калейд, проводя рукой по волосам. — Но первых только два. — Он замолкает, задумчиво поднимая глаза. — Как забавно, а? Два первых сына. Как будто мы близнецы. Хотя, ты был первым, если подойти к этому с точки зрения хронологии.
— Мне без разницы, — резко отвечаю я. — Можешь забрать этот титул себе.