«Лучше насадить на пику, чтобы убедиться наверняка», — рассеянно думаю я про себя, хотя теперь знаю, что он мертвее мертвого.
Оглядываюсь на зверя, который теперь обращает свое внимание на меня.
— Я вижу, ты научилась летать, — говорит мне Джеремайс, когда я быстро поднимаюсь на ноги. — Лучше воспользуйся этим.
Зверь начинает бежать на нас, набирая скорость.
Но вместо того чтобы улететь, я остаюсь на месте. Встаю, протягиваю ладони к зверю, энергия и свет струятся наружу.
Это останавливает зверя на полпути. Он как будто ударяется о невидимую стену, отскакивает назад, а затем рычит в гневе. Гигантские когти в отчаянии скребут воздух, шерсть на загривке вздыблена.
Черт возьми, почему он так сильно хочет меня убить? Я знаю, что Вульф и Эзра уже сталкивались с этим раньше, как получилось, что они все еще живы?
— Потому что Абсолон любит тебя, — ехидно говорит Джеремайс. — Я же говорил, любовь разрушает нас. Зверь ненавидит то, что ты делаешь Абсолона лучше. Чем больше он любит тебя, тем глубже зарывается зверь. Тем глубже прячется тьма.
Затем Джеремайс достает из кармана светящийся ведьмин клинок.
— Но не волнуйся, дитя мое. Я позабочусь о том, чтобы он больше никогда тебя не беспокоил.
Он быстрым шагом направляется к чудовищу, держа клинок поднятым, готовый нанести удар.
— Нет! — кричу я и начинаю бежать за ним. — Если ты убьешь зверя, то убьешь и Солона!
— Я не против, — бросает Джеремайс через плечо, не останавливаясь. — Все вампиры скоро подохнут.
Нет, нет, нет! Я бегу с максимальной вампирской скоростью, пытаясь быстрее добраться туда, чтобы остановить его. Но тут Джеремайс машет рукой, не глядя, не сбавляя скорости, и меня отбрасывает назад на сотню метров, я падаю на снег.
— Нет! — снова кричу, как раз в тот момент, когда зверь бросается на Джеремайса.
Тот бросает клинок.
Который попадает прямо в сердце зверя.
Это останавливает его насмерть.
Зверь отшатывается назад, сияющая рукоять торчит из его груди, синее электричество распространяется из раны наружу, пока не покрывает все тело зверя, словно сеть светящихся вен.
А затем зверь начинает меняться.
Он уменьшается в размерах, бледнеет, становится чем-то другим.
Становится Солоном.
Солон, мой прекрасный, изящный Солон теперь обнажен, с клинком, торчащим из груди, оседает на колени. Голубые глаза смотрят прямо на меня с любовью и печалью.
Душераздирающий крик вырывается из моей груди, а затем я бегу к нему, пока он заваливается на бок и падает на землю.
— Нет! — кричу, слезы текут по лицу, рыдания душат. Я молюсь и молюсь: «Пожалуйста, нет, не умирай, пожалуйста, не умирай. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
Я бросаюсь на землю рядом с ним, тянусь к лезвию и вытаскиваю его. Кровь вытекает из раны, но это не просто кровь Солона. Она окрашена в черный и синий цвета, как будто отравлена. Он умирает изнутри.
— Это бесполезно, Ленор, — произносит Джеремайс у меня за спиной. — Я истребитель, это клинок истребителя. Так устроен мир.
— Пошел ты на хрен! — кричу на него, а затем поворачиваю голову назад, когда Солон протягивает руку и прикладывает ее к моей щеке. Мои слезы текут по его пальцам.
— Пожалуйста, не умирай, — умоляю я его сквозь рыдания, накрывая своей ладонью его руку, ощущая холод на своей щеке. — Для нас это еще не конец. Мы только начали. Мы прошли через все это не для того, чтобы сдаться сейчас.
Солон шевелит губами, своими прекрасными губами, но изо рта у него течет только кровь. Он моргает, глядя на меня.
«Все в порядке», — говорит он у меня в голове слабым голосом. — «Со мной все будет в порядке».
— Нет, — умоляю я. — А как же я? Я не смогу без тебя. Не позволяй мне прожить эту жизнь без тебя. Ты должен быть моим на века.
«Я буду», — обещает он, пристально глядя мне в глаза с такой любовью и печалью. И, боже мой, нет, нет, нет. Он прощается. — «И ты моя навеки, лунный свет. Я люблю тебя всем сердцем. Настоящая любовь не исчезнет, даже если я умру».
Мое лицо искажается. Я отчаянно прижимаю руки к его сердцу, к ране, и чувствую, как он уходит. Его сердце больше не бьется. Его тело становится ледяным, и вся чудесная жизнь внутри него, все эти столетия, все эти жестокие битвы, все воспоминания, вся любовь, душа и сердце, которые живут внутри него, ускользают навсегда.
— Пожалуйста, не уходи, — шепчу я, задыхаясь от рыданий. — Пожалуйста, Солон, останься со мной. Люби меня вечно.
Он медленно облизывает губы, с трудом сглатывает, с хрипом переводя дыхание.
— Буду, — удается ему произнести едва слышным голосом. — Буду, моя дорогая.
И затем он замирает.
Его глаза смотрят в никуда.
Чудесная жизнь внутри него исчезает.
Солон умирает.
Глава 20
Ленор
Я недоверчиво смотрю на тело Солона, слезы застилают глаза. Нежно провожу пальцами по его лицу, мое сердце разрывается пополам с каждым касанием, зная, что никогда не смогу сделать это снова.
Зная, что он больше не мой.
Я люблю его, и где-то в каком-то другом мире он все еще любит меня, но мы больше не будем вместе целую вечность.
Не знаю, как я смогу пережить такую боль, ту, что поглощает, не оставляя после себя ничего, кроме ноющей пустоты.
И затем, где-то глубоко внутри меня, может быть, в колодце, может быть, в моей душе, эта печаль, эта режущая, пронзительная печаль, которая выжигает изнутри, она меняется.
Трансформируется.
Не только у Солона внутри был зверь.
У меня тоже есть такой.
И я выпущу его из клетки.
Медленно оборачиваюсь, моя кровь кипит, внутри вспыхивает гнев. Я использую печаль в качестве топлива, и вся пустота превращается в растопку.
Я смотрю на Джеремайса и поднимаюсь на ноги, чувствуя, как горят ладони.
— Ты, — говорю я низким, скрипучим голосом. — Ты убил его.
Джеремайс хмурится или, по крайней мере, пытается это сделать, меняя выражение лица.
— Я знаю. Это к лучшему, Ленор. Он бы только сдерживал тебя. Он был слишком… хорош для тебя.
Я сглатываю горячую желчь, которая поднимается у меня в горле.
— Ты убил его. Использовал меня. Ты позволил Калейду выбросить меня, как мусор.
— Я также спас тебе жизнь, — возражает он, шмыгая носом. — Уже дважды. Это кое-что значит.
— Я любила его, — рычу сквозь стиснутые зубы. — Я любила, а ты забрал его у меня.
— Ленор, — нетерпеливо произносит он.
— Сейчас я убью тебя, — обещаю, подходя к нему. Мои руки покалывает, кончики пальцев становятся угольными, как спички.
Он откидывает голову назад, а затем издает сухой смешок.
— Ты? Убьешь меня? Ты даже не полноценная ведьма, Ленор. Ты всего лишь половинка. И никогда не сможешь стать цельной.
— Да, я только наполовину ведьма, — произношу я низким и грубым голосом. — Но также наполовину вампирша.
Он моргает, и прежде чем успевает сфокусироваться на мне, я двигаюсь.
Через секунду оказываюсь на нем, вонзаю клыки в шею, кусая так сильно и глубоко, как никогда раньше, руками царапаю его, ногтями разрываю кожу. На вкус он чертовски ужасен, как чистое первобытное зло.
Джеремайс вскрикивает и пытается отодвинуться. И я чувствую, как он черпает силу глубоко внутри себя, вызывая черную магию, которая, без сомнения, с легкостью уничтожит меня.
Но я готова сжечь нас обоих дотла.
Огонь убивает вампиров.
И большинство ведьм.
Я кусаю сильнее, не отпуская, а затем закрываю глаза.
Черпаю из источника света, что распространяется по всему моему телу, становясь все жарче и жарче. Мое сердце словно в огне, кожа начинает дымиться, вены искрятся, как фейерверки.
И как раз в тот момент, когда я думаю, что вот-вот взорвусь, пламя охватывает все мое тело.
Я становлюсь огненным человеком, каждая частичка моей кожи горит.
Пламя распространяется от меня к Джеремайсу, и он тоже начинает гореть.